О диалектике, как о логическом основании нормального, т. е. разумного, общечеловеческого и, в первую очередь, марксистского мышления в решении объективных противоречий, уже говорено и переговорено, писано и переписано множество различных трактатов, положений и канонических формулировок. Все уверены, и это отмечено даже в современных словарях, что диалектика отражает нашим сознанием общие объективные законы мироздания, и даже сама есть эти общие объективные законы. Однако, как это многим (уже) ни кажется смешным, общего мнения по общим законам не было, нет и не предвидится в ближайшем будущем.

Конечно, хорошо смеются сейчас над этим казусом люди последние (считающие себя, наоборот, наиболее важными и передовыми персонами) в обществе. Весело им потому, что ныне они “преуспевают”, т. е. решать им социальные противоречия вовсе ни к чему - их вполне устраивает их хронический “междусобойчик”, конкуренция. Другими словами, в качестве общих законов диалектика “просто” не нужна имущему (материальные средства) и правящему (властному) классам (буржуазии).

Для вящего куража эти классы всё же склонны допускать логику общих, диалектических законов. Но диалектика обязана выступать как частный случай метафизической, “общечеловеческой”, логики. Располагаясь среди формальных, “шахматных”, математических, физических и пр. “логик”, предмет “Диалектика” прочно расположился на задворках Метафизики. Это утверждено, и далеко не вчера, в пресловутых словарях и справочниках. И с этим “утверждённым” нонсенсом каждый желающий может свободно ознакомиться в любой общественной библиотеке, в ББК и УДК.

Наигрывая сладкую музыку для буржуазии, социальные официальные ученые (те, которые исполняют идеологический заказ) постарались сделать так, чтобы диалектика в наши прагматические века (а именно, с 19 по 21 вв.) выглядела, вдобавок, абсолютно непрактичной. Её предназначают и словесно оформляют лишь для узкоспециального супер-теоретизирования, изощрённой компиляции “высоких” и противоречивых личностных умственных абстракций. И, следовательно, из-за такого её вида, она теперь вовсе недоступна и безразлична широким массам.

Спонтанной целью “науки об общих законах” ныне выступает возвеличение заумных “единиц”, профессиональных обществоведов высшего элитарного уровня. Эти элитарные “диалектики” необходимы нынешнему мировому социуму для того, чтобы, не решая социальных противоречий, обелять своей парадоксальной энциклопедичностью частнособственническую систему мира. Мол, и то, и сё вполне объективно – будьте поэтому конформны! Притупить классовые антагонизмы таким, самым пошлым, примитивным способом и есть задача элитарных заумных “единиц” (почитающих всех “неэлитных” лиц – “нулями”). Эта их, с позволения сказать, “диалектика” действительно выступает частным случаем метафизики.

Но разум никогда не мирится (во веки веков!) с такими (идиотскими по существу) эксплуататорскими метафизическими доктринами. И решением общей проблемы человечества, созиданием методик гармоничного общежития, как раз и решающих объективные противоречия, он пробивает себе путь. Тернистый путь. Без всякой помощи со стороны общества. Ведь частное торгашество: “ты – мне, я – тебе” – разум не приемлет (а, в то же время, на что жить?). Тем более ценны даже разумные крупицы, пробившиеся сквозь обыденное сознание, крупицы выявления основ мирового и социального устройства.

Диалектика – это движение, развитие – качественное раздвоение предметного характера, существования вообще. Предмет есть, и нет его, одновременно. Т. е. существующий предмет внутренне противоречив сам себе. И задача диалектической философии – уловить это, объективно неуловимое. Поэтому здесь необходимо отметить высказывания тех авторов, которые больше всех приложили усилий и ближе всех подошли к началу, к базисному элементу диалектики, к тождеству противоположностей.

Авторы приведены в хронологическом порядке. Заметно, что более старшее мнение Энгельса о диалектическом явлении в природе мало чем совершенствует замечание о практическом применении парадоксального тождества фактического родоначальника диалектики Гераклита. Аналогично “недосовершенствование” Лениным (после его глубоко марксистского анализа и сомнений) гегелевского определения диалектического тождества. Т. е. диалектические мыслители из века в век, из тысячелетия в тысячелетие не сдвинулись с мёртвой точки развития понятия о диалектической тождественности.

Особняком выступает метод Маркса, пытавшегося непосредственно использовать гегелевскую логическую систему для выявления сущности и практики политической экономии “в двойственном характере труда”. Причем, эту мимолётную формулировку экономической диалектики в письме Энгельсу Маркс, что называется, разжевал и в рот ему положил. Однако и здесь, своими “и” и “или” Маркс как бы снимает внутрипредметное (функционально-трудовое) тождество противоположностей, оставляет лазейку дуализму, т. е. внешнему противопоставлению антиподов. В сравнении с гераклитовым определением единства вращательного и поступательного движения в одном механизме (валяльном винте), и здесь логического прогресса особо не наблюдается.

Следует заметить, что, кроме Гегеля и Энгельса, серьёзно методической разработкой диалектики никто, из названных мыслителей (и не названных писателей – тем более) целенаправленно и систематически не занимался. Громадное количество томов и статей по диалектике посвящено лишь её философской истории и мнениям-сомнениям (часто, отрицательным) о ней авторов. Да и сам Гегель полагал, что его Логику следовало бы ему “еще десять раз переписать”, дабы сделать более доступной для восприятия публикой. А энгельсовская “Диалектика природы” – сплошь черновики (почти как анализирующие ленинские “Философские тетради”).

Поэтому во всех этих классических определениях, основополагающих нынешнее диалектическое мышление, можно заметить некоторую недосказанность, функциональную недоработку диалектики, “взгляд со стороны” на неё. Т. е. непонятно, что с этими определениями, верными в раскрытии парадоксальности явлений, делать. Не выложены, как говорится, “на блюдечке”, условия и механизм развития, преобразования предмета в своё иное состояние. А ведь нам, последователям этих мудрых людей, важно не только восхищаться и облагораживаться их мудростью, но, пользуясь ею, уметь преобразовывать, прежде всего, социальную среду в её новое, прогрессивное состояние, какого еще не было, и которое также было всегда – в себе. Нужны комплексные методики социального преобразования. Наука.

Для решения этой, поставленной жизнью, задачи нам никак не избежать нижеприведённого ленинского “нахальства”: открыть то, чем пренебрегали, походя используя, классики марксизма (и до-марксизма), и отсеять вредное и ненужное диалектическому методу.

“Сущность светится в самой себе видимостью” /Г. Гегель. Энциклопедия философских наук, Т. 1, Наука Логики, Л.-М., 1975, с.269/. Только, скажем так, надо чуть-чуть поднапрячься, чтобы её (эту желанную сущность) увидеть. Условия и механизм функциональной диалектики в приведённых определениях парадоксальной диалектики “светятся видимостью” достаточно отчетливо. А именно (нумерация в прежнем порядке авторов):

1. Если в машину с “валяльным винтом” Гераклита добавить обрабатываемый ею предмет – шерсть – для получения результата валяния – войлока, то тут же раскрывается динамическая механика, функциональная диалектика обозначенного процесса. Т. е., если пользоваться валяльной машиной, как машиной. Т. е. не просто, как игрушкой, перемешивать воздух, что, скорее всего, и наблюдал Гераклит, как ребёнок (пока мать зазевалась) – шнек бытовой мясорубки. Тогда становится ясно, что усилия по перемешиванию и перемещению сваливаемой мокрой шерсти создаются вращающейся, усилием валяльщика, наклонной плоскостью винта. Целостный процесс двойственен в своих противоположностях. И противоположности свойственны процессу – они его свойства.

Причем, умноженные друг на друга – усилия вращения и перемещаемая масса шерсти – они выявляют мощность процесса валяния. А прямым отношением (делением) перемещаемой и перемешиваемой массы шерсти, к усилиям на вороте валяльного винта определяется производительность труда валяльщика. Учись лишь мерить!

Так, незаметно, тождество, замеченное Гераклитом, подводит нас прямиком и непосредственно к марксистской, к функциональной диалектике, к диалектике процесса производства, к насущной практике повседневной жизни.

2. Важнейшее открытие – тождества бытия и ничто – величайшего диалектика Гегеля может так же, как и в случае с гераклитовым “валяльным винтом”, показаться пустым мудрствованием (перемешиванием воздуха – языком). Так это всё и воспринималось. Даже песни сочиняли на весь мир: “Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется – жизнь!” – ничего, мол, нет. Прикрывали собственную умственную метафизическую пустоту таким хлёстким перефразированием определения тождества признанным гением диалектики.

Мы живём сейчас: в прошлом и в будущем – одновременно.

Поэтому важно понимать, что бытие и ничто тождественны друг другу именно в становлении (в процессе становления предмета), выражая собой существенные и, одновременно, противоположные его свойства. Причем, свойство абстрактной ничтожности становления выступает его тягой (абстрактным отношением) к его предметной будущности, а становление-как-есть есть конкретность и определённость предметного становления.

Другими словами, тяга к будущему внешне ничтожна, а то, что есть, имеет вполне оформленную внешность. Внешность, однако, преходяща и меняется в соответствии с внутренне определённой “тягой к будущему” – законом существования и развития предмета. Следовательно, в становлении ничтожность, “ничто” есть закон, абстрактный потенциал существования и развития непосредственного, оформляемого, конкретно становящегося предмета, его “бытия”.

Таким образом, бытие в становлении есть ничто (предметная будущность), а ничто, наоборот, – то, что есть в становлении определённого. Бытие суть ничто, а ничто – соответственно – бытие. Тождество существенных противоположностей (уже этим рассуждением) можно считать доказанным. И практичным!

К примеру, когда иной человек велеречиво и обширно-энциклопедично высказывается, выказывая своё мнение маститым, но не имеет внутри своего словесного построения ничтожной по количеству слов (уже не говоря о математических формулах) формулировки этого построения, закона, тогда всё его словесное здание обращается в ничто, рушится как карточный домик. И сам оратор (или писатель) выступает как ничтожество. И мыслительная, и доказательная его мощности равны нулю. А “производительность” – бесконечно велика (только польза от неё – лишь жуликам – никчемным, ничтожным людям – социальному ничто).

Другой пример, когда идейный автор имеет внутри себя железные основания, сформулированные законы, но либо не имеет возможности их внешне оформить, либо не видит потребности восприятия их средой. И тогда его авторская мощность так же ничтожна, как и его ничтожное прозябание, как производительной личности.

Ни того, ни другого нельзя сказать о Гегеле. Его два слова: “тождество противоположностей” – оформлены многими доказательными томами применения этого закона к окружающей среде. Мощь Гегеля велика!

3. Также и Маркс. На его двойственном характере труда основывается ВСЁ понимание фактов всех его произведений о существовании и перспективах хозяйственной деятельности человечества. ВСЕ факты следует теперь понимать так – ВСЕМ!

Величие диалектической мощи Маркса пока еще не поддаётся измерению имеющимися у современных метафизических социологов позитивистски скудными умственными средствами. А перспективы марксизма огромны, если уметь применять ко всякому трудовому процессу показанный здесь принцип единовременности его противоположных свойств. И научиться эти противоположности мерить. Тогда, действительно, трудовая абстрактность и трудовая конкретность, вместе, выявят нам трудовую функцию. И они выразятся в продукте труда (но уже по-своему) его стоимостью и потребительной стоимостью. Покажут объективную способность результатов нашего труда к обмену. Можно будет рассчитывать все трудовые мощности и производительности, причем, безошибочно, объективным эквивалентом обмена, а не частными, субъективистскими деньгами. Но не только это.

Главная перспектива тождества марксовых трудовых противоположностей видится в том, что появляется возможность строить координатные структуры труда – гармоничного общественного воспроизводства. Так же, как, например, строит себя электротехника: потенциально-вещественные заряды – в одном процессе протекания тока.

Исторические вехи получают аналогичную возможность координатного, качественного и циклического структурирования и упорядочения способов производства в функции Производственных отношений от развития Производительных сил (и в обратной функции, и даже логарифмической, во времени, что уже выполнено автором данной заметки).

Т. е. то, что не удалось успеть Марксу, мы, с помощью открытого им двойственного характера труда, вполне способны довершить.

4. Энгельс всегда был верным соратником, благодарным и благородным последователем Маркса. Один без другого вряд ли проявился бы в истории. Но, так или иначе, упустив в молодые годы теоретическое осмысление гегелевских разработок, Энгельс так и остался аутсайдером в этой великолепной паре. Не спасло положение даже его относительное долгожительство. Не вывели Энгельса в теоретическое лидирование и его многочисленные разработки непосредственно по диалектике. Основные свои силы Энгельс отдал собранию и популяризации трудов Маркса и организации марксистского движения. “Красным генералом” он возглавлял вооруженное восстание трудящихся в Германии.

В то же время, его диалектически выверенный “Анти-Дюринг” повернул рабочее движение в научное русло. А “Происхождение семьи…” имеет эпохальное значение, определяет курс новых исторических открытий. И всеми марксистскими характеристиками диалектики мы обязаны Энгельсу; чего стоит, напр., “Диалектика природы”! (и автор этих строк учился диалектике – до и после освоения Гегеля – по Энгельсу). Но для социальной науки, для самого Энгельса уже начались трудные времена, не прошедшие до сих пор.

Беда обрушилась на мир социологов с обретением мощи Отраслевого монополизма, потребовавшей социальной демократии в целях роста числа наёмных рабов. А демократия – свобода личности от общества – может быть описана (и она описана!) только метафизической псевдонаукой – положительным знанием – позитивизмом. Позитивизм построен на целостности видения явлений: “вещь есть, и всё тут!”. И он допускает развитие лишь в сочетании, в комбинаторике, “шахматной” игре частей и элементов целого. Внутреннее раздвоение и самодвижимость позитивизм игнорирует.

Об этой беде, нагрянувшей сразу же после краткого гегелевского озарения мира, Маркс предупреждал Энгельса, так сказать, “документально”:

“Я штудирую, кроме всего прочего, Конта, потому что англичане и французы так много кричат об этом субъекте. Их подкупает в нём энциклопедичность, синтез. Но по сравнению с Гегелем это нечто жалкое (хотя Конт превосходит его как специалист в области математики, то есть превосходит в частностях, но в целом Гегель бесконечно выше и здесь). И этот дрянной позитивизм появился в 1832 году!” /Соч., т.31, с.197 (письмо Ф.Энгельсу, 07.7.1866.)./

“Предупреждён – значит – вооружен!” (А. Кристи. Двенадцать негритят :-)). Но вооружить – еще не значит – научить действовать оружием. А наука-диалектика лишь создавалась. Тем более тяжело было Энгельсу сопротивляться, особенно после кончины ближайшего друга, соратника и учителя – Маркса. Тогда вся окружающая социологическая среда постепенно отравлялась наркотическим ядом позитивизма хорошо проплаченных профессоров Старого и Нового света.

Не избегнул позитивистской отравы и сам Энгельс. Так, в его формулировке “Первого закона диалектики” мы читаем: “Единство и взаимопроникновение противоположностей”. Опять, какая-то заумь: как будто какие-то антиподы, противоположные по существу целостности взаимно “проникают” друг в друга (как вещественные компоненты в современном моющем средстве – “два в одном”).

Оно, конечно, случается. Например, буржуазные элементы, разоряясь, “опускаются” в пролетарский класс, и пролетарии имеют шанс “выбиться в люди”, ухватив кусок буржуазного пирога. Но лишь случается, а не является детерминированным законом общественного воспроизводства: производительными силами, направляемыми их производственными отношениями.

Тождество предметных противоположных свойств в “Первом законе диалектики” Энгельса функционально не прозвучало. “Закон” остался непрактичным.

Тогда шел поиск верных решений пролетарской революции, способной освободить мир от эксплуатации человека человеком. Этот поиск и теперь не иссяк. И Энгельс – первый, после Маркса, марксист – выступает для нас путеводной звездой. Под многими его произведениями Маркс бы подписался (и подписывался!) недрогнувшей рукой.

5. Возможно, Ленин так бы и остался в нашей памяти (если бы остался) очередным революционным прагматиком, ненамного лучше, например, справедливо забытого Мартова. Но он, “вопреки нареканиям” товарищей-эмигрантов, нахально “засел” над Гегелем в Бернской библиотеке, забросив, до поры, “практические дела” революционного брожения в России. И выдал-таки свой практический результат: “Материализм и эмпириокритицизм” – идейный разгром прагматиков-рабочистов с позиций диалектического марксизма. И Ульянов стал навсегда – Лениным!

Своим глубоким внедрением в гегелевские первоисточники Ленин стал не “простым” марксистом, применяющим марксистские труды “на деле”. Почувствовав в себе гегелевскую мощь Маркса, Ленин взял на себя смелость открыть новую, высшую (после Мелкотоварного капитализма) капиталистическую фазу развития – Отраслевой монополизм – Империализм. Т. е. уже не мелкая частная собственность на производственные предприятия определяет существование и развитие общества. Доминирует в производстве не мелкотоварный капитализм под эгидой и под спудом феодальной аристократии, а отраслевая коллективная собственность крупных корпораций. Империализм качественно отличается от феодально-мелкотоварного, но есть лишь относительно высшая фаза Капиталистической формации. Такое “наглое посягательство” на “классику” и не снилось “верным” марксистам.

Но и этого Ленину было мало. С чувством тождества противоположностей он делает новое открытие: возможность победы коммунистической революции в отдельно взятой (да еще – отсталой) империалистической стране, в России, – социальный скачок в слабом империалистическом “звене”. Производительным силам “навязываются” новые производственные отношения, революционно преобразующие эти производительные силы в новом социальном строе.

Только на первый взгляд кажется, что отраслевые корпорации интернационалистичны. И это, конечно, так и есть, но только в процессе капиталистического роста. Когда же наступает очередной экономический спад от закономерного перепроизводства, тогда империалистическому национализму нет предела. Так было с гитлеровской Германией и с рузвельтовской Америкой. Да и каждый империалистический француз с гордостью произносит, что он – француз. Точно также: испанцы, итальянцы, австрийцы, бельгийцы, китайцы, японцы… “и прочие шведы”. Этого, впрочем (однако, характерного) никогда нельзя было сказать о русских, жертвующих своим национализмом в пользу общей человечности (т. е. живущих по-русски). И, скорее всего, поэтому “чисто-русским” так противно жить за границей, в среде торгашеского снобизма.

Следовательно, коммунистическая революция и обязана совершаться в империалистической системе – от страны к стране – в локальном, определённом социуме. И надо начинать именно с России – уж больно подходящий в ней для коммунизма человеческий материал! Ждать же общемирового империалистического спада вообще бесполезно. Нуворишам-торгашам легче согласиться опрокинуть и расколоть земной “шарик”, чем отказаться от опьянения личной властью от их денежных мешков. И они идут и еще пойдут на любые преступления и на любые компиляции империалистических производственных отношений, лишь бы оставить общий “статус-кво” – власть отраслевых монополий. Их прагматистской спесивости предела нет.

Поэтому ленинское открытие локальной коммунистической революции только и ждало своего часа. “Пролетарская революция совершилась!”

Не совершилась лишь… диалектико-коммунистическая наука. И рабочие (“плача”, словно этруски к римлянам) приходили к Ленину, заявляя о своей неспособности управлять производством. Ленин тоже ничего не мог предложить, кроме американского (тейлоровского) структурирования производства, да “кооперирования”, во многом натянутых, дефектных методик. И вождю пролетариата своими руками приходилось конфисковывать в пользу государства самоуправляемые предприятия, назначая туда “госспецов”, – рушить победившую коммунистическую систему и прагматически возводить на её костях государственно-монополистический строй капитализма.

Пока компартия у власти, она и будет гарантом диктатуры пролетариата, рассчитывал Ленин со товарищи. Но государственный механизм набирал обороты и требовал своего. И коммунистические товарищи, став наркомами, включились в госаппарат.

Не каждому дано иметь диалектическое чутьё. У одного оно есть, а у другого нет, хоть убей. Не было его, например, у Бухарина, ответственного за “красную профессуру” и, непосредственно, за диалектику. А погибшего вообще бездарно (не за “нечуткость” к диалектике). Не осталось никакого информационного следа от развития и применения в советской практике принципа тождества функциональных противоположностей. Диалектико-коммунистическая наука так и не осуществилась. Ленин, “взяв из своего кремлёвского кабинета два томика Гегеля” (свидетельство Н. К. Крупской), удалился в последний путь – в Горки. Тем же “путём” отправился и коммунизм в России.

Сталин же, “верный ленинец”, не только оговаривался с трибуны, путая Гоголя с Гегелем. Он еще целенаправленно, во всех своих “теоретических” произведениях и на подвластной ему одному практике прагматически подводил имеющийся марксистско-ленинский диалектический базис к апологетике Государственного монополизма, своего собственного детища. Подтасовывал научные и практические факты для сохранения “ленинского наследия” в качестве укрепляемого им государственного иерархического аппарата. А к концу жизни, в своих “Экономических проблемах социализма в СССР”, в знаменитом “споре” с Преображенским, Сталин стал, наоборот, скатываться на буржуазно-демократические позиции.

Эти “позиции” представляют собою сдачу государственно-монополистических рубежей Отраслевому монополизму. Шаг за шагом: Маленков, Хрущев, Брежнев… – все в той или иной мере, отказавшись от сталинских чисток “партгосаппарата”, давали слабину государственных вожжей. За неё тут же хватались ведомственные воротилы и подпольные и полулегальные предприниматели с налаженными “горизонтальными” связями. Все они требовали “демократизации принципов управления”, т. е. личной свободы выбора. В последствие, демократические “принципы” (точнее, беспринципность ведения хозяйства) были успешно деструктивно осуществлёны откровенно прагматичным генсеком, бездарным и бесхребетным правителем, М. С. Горбачевым, первым и последним президентом СССР. А настоящим Геростратом стал бывший лучший “коммунист”, с уголовно-деревенским воспитанием, Ельцин Б. Н.

СССР перестал существовать.

Марксистско-ленинские принципы всеобщей справедливости были немедленно забыты на обломках Государственно монополистической производственной системы, “разодранной в клочья” отраслевыми захватчиками-монополистами. Российский Империализм возродился со всей царской символикой (и на допетровской территории).

Никакое, например, электрическое, “чутьё” не может заменить электромонтёру Основ электротехники. Только зная эти абстрактные Основы, монтёр может практически выполнять необходимые конкретные операции безошибочно, экономично и не подвергая себя и других опасности поражения электрическим током. Иначе, будет выполнена, в лучшем случае, кустарная установка, негодная к копированию на практике. С этим согласны даже многие неэлектротехнические специалисты, и даже некоторые элитарные социологи-профессоры.

Для марксиста, решившегося на своё участие в создании гармоничного социального мира, свободного от эксплуатации человека человеком, основами и основаниями для его идейно-практической деятельности выступает марксистская диалектика и базис её – двойственный характер труда – тождество противоположностей хозяйственного процесса.

Конечно, одними этими “бедными” основами сделать ничего нельзя. Нужны еще и теоретические, и практические “нюансы”. Но теория и практика должна зиждиться на этих основах. Игнорирование тождества противоположностей теоретиками и практиками приводит лишь к пустозвонному бряцанию остроумными фразами и цитатами да к пикетам-забастовкам с перекрытием дорог, обычно в пользу другого жирного дяди (конкурента собственного эксплуататора пикетчиков). А понимание тождества противоположностей неизбежно приведёт к научному осмыслению действительности и верным практическим действиям.

Во-первых – координатное мышление противоположностями – как и во всякой вещественной науке.

Во-вторых, в трудовом поле, ограниченном его абстрактной и конкретной координатами, умение видеть канонические трудовые моменты: рабочую силу, процесс производства и продукт труда – идеальные, действующие и материальные средства производства.

В-третьих, понимание классового общественного состава по отношению к частной собственности на эти дифференцированные средства производства: пролетарии, управленцы, капиталисты.

В-четвёртых, способность строить в трудовом воспроизводственном поле бесклассовую структуру общественного воспроизводства, определение этим цели собственных действий.

И т. д.

В наше частнособственническое, демократическое время, когда, по необходимости, каждый – эгоист, невозможно организовать трудящихся чувственными-прочувствованными лозунгами. Сейчас нужна практическая наука, наука о коллективной власти трудовых людей над их коллективным процессом производства. Наука – диалектическая. С тождеством противоположностей – в её основе. Основе всего.

27.06.2007.