Самиздат, 2005

Биография науки диалектики. Самиздат, 2005. – 86 с.

Оглавление

{Нумерация страниц - согласно указанной брошюре.
Саму брошюру в формате .doc для ссылок на все страницы можно скачать отсюда}

Смысл и значение диалектики в настоящее время настолько затуманены, что она, исчезнув из поля зрения философов, кажется не нужной никому. Такого общего предубеждения уже не просто преодолеть. Поэтому не лишними, полагаю, будут предварительные замечания-пояснения по существу представляемого на суд предмета, Диалектика. К тому же, сама данная статья (скорее это будет раздел большего комплекса материалов, если всё пройдёт гладко) открывает тему названного предмета в традиционном, историческом ракурсе и потому также требует предметно определиться. Подходящими можно будет считать следующие три актуальных диалектических аспекта.

Теперь, чуть-чуть автобиографии (в “прикладном” изложении). И о самой, данной работе, тоже имеющей некоторую историю.

После долгих (еще до начала 1980-х) походов к хоромам глухих вождей и к конурам их зубастых церберов, слушаний антимарксистских проповедей в УМЛ [“Университете марксизма-ленинизма”] (который, как потом выяснилось, изначально освобождался от своей миссии пропаганды и развития марксистской коммунистической идеологии) меня занесло (“по блату”) в одну из идеологических кухонь. Короче, с 1985 по 1990 г.г. я участвовал в полулегальном воскресном семинаре, “Основания и конструкции научного знания”, Философского Общества СССР.

Такое наименование “кухни” должно было притупить бдительность любого марксиста, не знакомого с антинаучным прагматистским “конструктивизмом”. “Полу-формальность” же семинара, определялась, с одной стороны, солидными удостоверениями, с печатями (!), взносами и отчетным магнитофоном, а с другой, – самим руководителем семинара, Ю. П. Трусовым. Последний предоставил семинару личную трехкомнатную квартиру и личное председательство. На фоне модного и пугающего тогда отрицания “марксистско-ленинского догматизма” Юрий Петрович “онаучивал” тоже ставшие модными индивидуалистические настроения отечественной профессуры. Под лозунгом “непредзаданности” (свободы самовыражения личности) готовилась “новая” метафизико-позитивистская философская система. Поэтому в истории философии семинар дальше Беркли не шел (ниже будет ясно – почему).

Будучи довольно радушно принят участниками семинара, как оппонент догматизму в марксизме-ленинизме, я надеялся опубликовать или получить “какие ни на есть” положительные рецензии. Их ожидали уже выполненные мною работы по диалектическому методу в социальных исследованиях и по развитию человечества в соответствии с качественным ростом (согласно тому же диалектическому методу) производительных сил и производственных отношений – в направлении коммунизма. Семинар готовил сборник под эгидой Философского Общества СССР и принимал философских “китов” (правда, не очень маститых) обретавшихся здесь, как в клубе (с чаями-кофеями и пр.- по-домашнему).

По понятным причинам мои надежды не оправдались. Из трёх, срочно подготовленных (при благоприятных обстоятельствах на работе и дома) в стиле Семинара, материалов:

официально реализованным можно считать только доклад (2). Он был зачитан (с диаграммами на плакатах) при большом скоплении ученого народа (человек 50), и произвел, видимо, весомое впечатление на аудиторию. Правда, по окончании часового выступления лишь молодёжный “табунчик” наскочил на меня с вопросами и восторгами, с неподдельным энтузиазмом (и только).

Как потом оказалось, весомое впечатление от доклада стало гнетущим. Сборник трудов семинара (не оповестив меня) решили не утяжелять, а обойтись, вместо того, мелиоративной философией, да изложением мыслей о вакууме как о … флуктуации абсолюта. Такие “прикладные” темы для философов всегда были и остаются до сих пор актуальными. А логико-философские – за бортом.

Когда-то меня, студента-армейца, так ободрял приятель, Юра Барыбин, тогда ещё молодой директор института “Электропроект”, он же студент-заочник (с партбилетом в кармане и с прагматизмом в душе) и сосед по коммуналке, – “Труд даром не пропадает!”. В данный момент времени это мудрое (без кавычек) изречение относится к упомянутой работе под номером “3”.

Статья в традиционном стиле излагает воззрения особо известных в истории философов – вех. Вех простого развивающегося понятия о мировом единстве противоположностей. И, далее, решается проблема приложения последних (чуть было не ляпнул: “современных”) философских выводов к современной социологии.

За недостатком места (вечный этот дефицит!) мне пришлось исключить из истории философии политэкономический механизм – философскую причину, житейскую канву. Но и цель была и пока остаётся иной, а именно: показать игнорирующим и сомневающимся социальным активистам тот факт, что наука-диалектика не является выдумкой, даже изобретением, Гегеля и Маркса, а представляет собою отражение всеобщих законов всеобще-мировых процессов в умных головах во все времена. А элементарная необразованность в предмете и методе диалектики приводит к банальным ошибкам, приобретающим однако “судьбоносное” (как, например, в горбачёвский период) значение.

Поэтому капитальный ремонт историко-философского “перво-двигателя” можно спокойно оставить до лучших времён. Этот “мотор” вполне работоспособен. Нужно лишь раскрутить его маховик, т.е. привлечь, собрать вместе заинтересованных в прогрессивных социальных преобразованиях людей, на основе показа им этого прогрессивного направления их деятельности.

“Не пропавшие даром труды” были, в частности, направлены Южному Бюро МРП, где они также показались “тяжеловесными”. Впрочем, и многим другим – тоже. Чувствуется, что люди устали от бесконечных словопрений, но по-другому общаться не умеют. И любая “лишняя” и “неудобная” нагрузка им не под силу.

Однако “через силу”, т.е., ещё не разобравшись в сути предмета и метода, товарищи работу всё же произвели. Так, член ЮБ, Д. И. Ф., (историк и полиглот) собрал посланные мною в 2003 – 2004 г.г. членам Бюро электронные главы по курсу диалектической самоподготовки, “Учеба марксистов” (УМ), всеобщего раздела, “Диалектический базис” (существенная двойственность предмета), в “мой сайт”, http//www.realhuman.fromru.com. Даже была выполнена, им же, (в электронной графике) диаграмма истории социального развития в функции производственных отношений от производительных сил.

Я, “не желая оставаться в долгу”, отредактировал еще одну “сжатую добавку” – Диалектический метод в полном системном своде ранее сформулированных мною законов, под-законов, правил и пр., – законов и базиса, и надстройки, но без насыщения лишней “водой”. “Добавка” оформилась относительно быстро. Она уже отпечатана брошюрой (100 экз.) и разослана в электронном и бумажном вариантах по некоторым адресам.

И тут стала вырисовываться общая методика обучения марксистов Диалектическому методу: а) Диалектический метод, как общий свод шести законов, и базисных и надстроечных, и б) Диалектический базис, классические начала в подробном описании и развитии. Стало ясно, что если вводной статьёй сделать вот эту, что перед Вами, вторую редакцию статьи, “Метафизика и диалектика”, уже под новым наименованием, История развития диалектических понятий в философии, а заключить всё будущим расширенным описанием надстройки, “трех-координатной” диалектики самоуправления, то методика обучения марксистов марксизму будет полностью готова. Хотя мы с Д. И. Ф. за это время (по разным, но однотипным, причинам) значительно выдохлись (нервно и соматически), маховик УМ всё-таки закрутился. Дальше будет легче. Ведь стоит подключить, так сказать, нужный (и исправный) привод, т.е. заинтересованную (и грамотную) группу марксистов, и дело – пойдёт.

Данная статья, выступая второй редакцией “семинарской”, структурным изменениям практически не подверглась. Детально переработаны лишь вводная часть и заключительная (“Гегель” и “После Гегеля”). Изложение от античных досократиков к Аристотелю ведётся непосредственно по тексту В. Ф. Асмуса, История античной философии, М., “Высшая Школа”, 1965 г., где этим автором большое значение придаётся выявлению именно противоположностей целого в той или иной философской концепции “первофилософов”.

-

С большим сожалением приходится констатировать факт всемирного и всемерного замалчивания открытия праславянской письменности (см. Г. С. Гриневич, Праславянская письменность, М., 1993 г.), в частности, Крито-микенской и Этрусской культур. Эти культуры, давшие непосредственный толчок возникновению рабовладельческой цивилизации Греции и Рима (и дальнейшему социальному прогрессу), до сих пор считаются невесть откуда взявшимися и в небытие, “аки обре, без племени и наследка”, ушедшими социальными культурными образованиями.

До-рабовладельческий, но уже цивилизованный, способ производства известен в качестве осёдлой Территориальной общины, т.е. первобытно-коммунистической цивилизации. И достоверные письменные сведения о ней очень желательно было бы иметь современным, истинным коммунистам (“делать жизнь с кого?”).

О диалектическом мышлении “до-рабовладельцев” можно уже судить, хотя бы отрывочно. Например, по критскому тексту (почти дословному): “Точит ржа, что в тебе, силу молодецкую. Мудро! То есть, есть финифть, где нижет”. (Перевод Г. С. Гриневича, дешифровщика, редакция моя.) Мол, если молодца тоска снедает, значит, где-то есть у него то сообщество, с которым он сердечно снизан. Или ещё вот, этрусское нарекание малышу, который сидит себе в ожерелье из крупных жемчужин (баловень судьбы) и готовится убить камушком зажатую в кулачке птичку: “Без жизни давящей и язвящей не можешь и богатства своего узреть?!” (Перевод мой.) Пояснений не требуется.

Уже из этих текстов можно сделать вывод, что если рабовладельческие греки были, по общему утверждению, “наивными диалектиками”, то праславянские коммунары вполне объективно мыслили диалектически – функциональными противоположностями. Но уж что имеем, то и называем. Будем именовать античных греков “первофилософами”. Этим, хотя бы, мы не размежуемся (еще не время) с современными ортодоксами. К тому же, отдадим должное, именно греки подняли тогда, упавшее было, диалектическое знамя первобытного коммунизма, пронесли его через века и дали миру своего последнего знаменосца, Великого Аристотеля (который оказался величественнее своего современника и покровителя, Александра Великого).

Самой-то Философии, как предмета, у первобытных коммунаров не было (за ненадобностью). Была изощрённая и утонченная религия, да родовой образ жизни (каждый жил интересами рода). А также – практические назидания, такие, как, например, выше представленные.

Философия от религии и у греков лишь отпочковывается – в процессе распада родовых связей. И в ней постоянно наличествует “бог с машины”, как и у античных театралов-драматургов, которые при помощи механизмов в нужный момент пьесы выносили “деукса” на сцену из-за кулис.

Остальные “вехи”, в целях экономии места, взяты выборочно, соответственно качественному преобразованию философского подхода по пути всеобщности и объективности. Это путь – от учения к науке.

-

Исторический раздел следует включить в ДМ-УМ-комплекс (Диалектический метод – Учёба марксистов) не только из-за историко-философских традиций. Философская биография показывает, как не просто было сделать и понять науку-диалектику, т.е. мыслить диалектически. Выявляется и, так сказать, “фон”, т.е. помехи всяческих глупцов от антинаучной метафизики, основавших и насаждающих ныне не менее мощные “шумящие” плюралистские традиции в философии и в социологии, вообще.

Кроме того, весь марксизм и вся социология “сидят” (как на “игле”) на исторических цитатах, поучениях-нравоучениях. Бытует марксистская уверенность в том, что, мол, раз, к примеру, дядя Вова, дядя Фреди, дядя Карлуша выражались так, то и мы, малыши-племяши, обязаны так говорить, чтобы нашим дядям соответствовать. Но соответствия не возникает, поскольку люди не знают, почему эти “дяди” тогда, в свой век, так выражались. И неясно, как теперь-то, в изменившемся материальном мире, строить свои логические доводы, чтобы понять их (дядей) и друг друга.

Эти исторические “дяди”, точнее, наши великие идейные отцы потому были и остались великими, что мыслили (согласно и благодаря своему времени родового мировоззрения) диалектически. Нам же, нашему времени буржуазия навязала частную, метафизическую социологию. Теперь, нам, коммунистам, как представителям подавляющего большинства трудящегося человечества, безотлагательно следует диалектическим же методом преодолеть свою (и общесоциологическую) глупость и мыслить не хуже наших великих предков.

“Можно ли отстаивать право на существование диалектических способов мышления в современной философии?” [17, С. 37] По этому вопросу уже началась “острая полемика не с воображаемым, а реальным оппонентом.” [17, С. 7] Оппонентами выразителей диалектического способа мышления выступают сторонники метафизических подходов. Третьих не дано.

Метафизика, имея частный характер жизненного выражения, всеобщности не признаёт. Зато она выступает под различными собственными именами. Одно их перечисление (от теологии до бихевиоризма) заняло бы здесь пару дефицитных страниц. Соответственно, и понятийные различия между “имяреками” могут быть существенными, в зависимости от предмета метафизического приложения, и вплоть до “междусобойчиков”.

Ещё один вид внутри-метафизической “борьбы” следует отметить особо. Так, например, американские прагматисты, как начали с непризнания “метафизики”, так до сих пор неколебимо на этом стоят. Причину этих недоразумений следует искать в самой терминологической истории метафизики.

Изначально метафизику понимали в качестве чисто логических, умозрительных построений Аристотеля, следующих (как их позже собрали и подшили) вслед за его “Физикой”. Т.е., как “то, что после Физики” (см. ниже). Т.е., как пустой, бессодержательный термин. Схоласты же, будучи в “умозрительности” супер-метафизиками, догматизировали “обманчивую видимость вещей”.

И к тому времени, когда “пред-марксисты” (прежде всего, Гегель) и марксисты – диалектики – стали опровергать метафизический подход, как ложный, метафизика уже “развилась” и стала выступать в качестве, так сказать, “мировоззрения дисперсной единичности и кусочно-целостной видимости мира”, что было весьма прагматично и потому приемлемо “культурными” пробуржуазными профессорами. В таком же виде понятие, метафизика, перенеслось и в “советскую” философскую школу. Западные же метафизики (всех мастей) до сих пор придают термину, “метафизика” лишь её первоначальное, умозрительное значение. И будучи “практиками”, они, бездуховные и беспринципные, любой рационализм (и “метафизический”) не переносят “на дух”.

Кроме того, метафизики, чувствуя метафизическую мировоззренческую беспочвенность, грубо маскируются новомодными наименованиями. Но все и всяческие теологи, конструктивисты, персоналисты, и пр. – все метафизики выступают заодно, для задержки мирового социального развития.

Диалектике в её терминологических перипетиях “повезло” относительно меньше: и единство противоположностей, и переход количества в качество, и отрицание отрицания, и снятие противоречий, и развитие, и нек. др. “выражения” – всё это диалектика. Друг другу они не противоречат, а лишь определяют целое, как моменты.

Философов такое соотношение диалектических понятий удовлетворяет, несмотря на то, что пока ни одного удовлетворительного формулирования диалектики осуществлено ими не было. Т.е. персонально диалектике посвящено огромное количество сообщений, но в них не сформулировано ни одного (!) закона диалектики.

Само наименование, “диалектика”, философы выводят из “бесед” Сократа и “диалогов” Платона. “Диалего – вести беседу”. Этим фактически субъективируются и “наука”, и “наиболее общие законы природы”. [ 18] И даже биографию диалектики пишут так, что все очередные мировоззренческие вехи античные, например, мыслители яко бы строили из головы или же на основе умозрительных наблюдений за окружающей средой.

А если бы те же современные философы обратили внимание на упомянутых выше “до-рабовладельцев” Античности, на письмена праславянской цивилизации, то они увидели бы в диалектике совершенно иные корни. “Дива-летико” – двоелётно – действовать и мыслить противоположными категориями, диалектически. На то территориальные общинники и были трудовыми коммунарами, чтобы видеть всякий родовой, трудовой процесс в единстве взаимообусловленных противоположностей. Разделения труда в коммуне нет, как нет и философов-рабовладельцев. Каждый работает и мыслит сам – на благо рода. Каждый сам по себе диалектик, потому что трудяга и коммунар.

В античной Греции шла постоянная борьба между тоталитаристами-аристократами и рабоуправителями-демократами. Поэтому гораздо логичнее предположить, что “новые” греко-античные философы черпали знания из “священных”, древних (до-тиранических) источников информации. Ближе всего, буквально, под ногами, имелись крито-микенские – “чертами и резами” – праславянские письмена – наказы божественных предков. Анти-тиранические и анти-приватные, между прочим, наказы.

К настоящему времени, в связи с всеобщим обволакиванием населения земли демократическими “нормами”, метафизический подход стал предпочтительнее. Он индивидуалистически дисперсен, социально “безобиден” и, по сравнению с диалектическим, не решает противоречий внутренних свойств предмета, а рассматривает лишь внешнее взаимодействие целостностей. Особенно это важно для буржуазных социологов “гражданского общества” – задержать рывок производственных отношений, уже давно отставших от выросших производительных сил.

Метафизику пытаются реабилитировать и многие марксистские философы. “Для метафизического подхода мышления характерно рассмотрение объекта преимущественно в стационарном состоянии… Диалектический подход, в отличие от метафизического предполагает использование понятия развития”. [14, С. 29] Такими вот, “преимущественно”, “объекта”, “предполагает”, авторы пятитомника, “Материалистическая диалектика”, стремятся начисто стереть различия антагонистических способов мышления.

Эти авторы, как, впрочем, и многие другие, фактически оставляют без внимания то, предложенное ими самими, “что противоположности есть крайняя степень различия”. [14, С. 24] В результате такого “упущения” ленинское замечание: “Вкратце диалектику можно определить как учение о единстве противоположностей” [3, С. 203] – становится из-за этих “преимущественно”, мягко говоря, непонятным и неубедительным. Предмет в современной философии выступает как плюралистическая система множественных целостностей, частей и отдельных свойств.

Поскольку диалектика вполне справедливо общепризнана как “наука о наиболее общих законах развития природы” [18, С. 20], постольку единство противоположностей присуще природе, вообще. Все науки должны отражать эту природную сущность, иначе они будут систематически натыкаться на общее, продуцируя частные ошибки. А раз сами противоположности есть предельная, “крайняя степень различия”, то они не могут быть подобными друг другу. Поэтому их нельзя складывать, они могут находиться лишь в отношении друг к другу. Определившись таким образом, можно сделать предварительные формулировки по диалектической, так сказать, “механике”. Т.е. несколько конкретизировать диалектические понятия. А именно.

Первые, исходные, базисные противоположности могут быть только парными, двойственными. Меньше не может быть. А если – больше, то, налицо, – высший порядок существенного противопоставления (или же ошибка в выборе предметного основания). Забегая вперёд, отметим, что природа более трёх противоположностей нам ещё не раскрыла. О математике пока умалчиваем.

Не касаясь пока же диалектики мироздания, займёмся банальным предметом, вообще, всеобщим, любым предметом. Хотя, мироздание – тоже предмет, только ещё неопределённый. Первым актом исследования целостного предмета выступает выявление следующих двух противоположных сторон: 1) что он есть по существу и 2) чем он ограничен. Без этого “первого акта” ни о какой целостности речи быть не может. Не с чего даже начать исследование. Этот вот аспект так или иначе пытались и пытаются выразить не только философы-марксисты, но и все исследователи. И современные, и древние.

Способ выявления целого предмета, наличной реальности и мироздания, вообще, путём выявления в них существенных противоположностей использовался в том или ином виде во все времена и, конечно, с начала отсчета истории философии. Античные философы древней Греции были уже в непрестанном поиске единства внешности (предметности) и связности (существенности) мира и упорядочения этих противоположностей.

Так, в милетской философской школе Фалес, различая начала мира, выделил два его класса: 1) первовещество – воду и 2) первоодушевлённость – электризацию, магнетизм. Причем, второе предполагалось связующей бестелесной силой вещественности. (Физики, между прочим, до сих пор не решили эту проблему.)

Анаксимандр видел в мировой первооснове сугубо абстрактные, бестелесные первоначала и тоже двух классов: 1) первовещества – теплое и холодное, 2) первосилы – антиподического взаимодействия тёплого и холодного.

Для Анаксимена первоначало было и вещественным, и духовным, одновременно. Это был воздух – и как вещественный компонент мира, и как душа, дыхание мира, душа человека.

Далее греческие философы обращались к первовеществу – огню.

Мир Пифагора был огненным шаром, вдыхающим пустоту (воздух).

Для Гераклита мир был выражением вечного движения, чему отвечают и его первоначала: 1) первовещество – огонь, как наиболее подвижное и изменчивое из всех явлений природы и 2) первосвязь – законы вечного движения.

Двойственности подвижной природы Гераклит уделял пристальное внимание. Он даже неоднократно пытался затронуть закон тождества взаимообусловливающих противоположностей, например: “Тождественен прямой и кривой путь у валяльного винта”. [13, С. 158]

Эта группа “первофилософов” абсолютно справедливо почитается, хотя и наивными, но диалектиками. Мистически подразделяя природу на противоположные классы, они подразумевали одновременное единство этих классов.

Далее мировая классификация совершенствуется.

Так, Анаксагор провозгласил вечность бытия. Кроме того, “Число материальных элементов (гомеомерий – В. П.) – полагал он – бесконечно, а движущая сила (ум) лишь одна”. [4, С. 66]

Усовершенствование систематизации мировых диалектических противоположностей создала условия их метафизации. Метафизика уже заложена в положениях Анаксагора. Его “гомеомерии” (материальные элементы), существуя как бы сами по себе, приводятся однако в движение внешней силой – всемирным умом. Это первое отступничество от наивной диалектики милетцев, если не считать наивных метафизиков, элеатов (рассмотрение их философских позиций здесь опускаем).

Эмпедокл, пытаясь примирить диалектическое и метафизическое направления в философии, ещё дальше уходит в антиномическую метафизику. Он полагал “корнями” первовещества огонь, воздух и землю, а первосилами – две противоположных движущих силы [см. 4, С. 49].

Причём, “корни” приводятся в движение этими силами – или соединяются, или разъединяются. Положительные силы: Дружба, Приязнь, Гармония, Милость, Веселие, Киприда, Афродита. Отрицательные силы: Ненависть, Вражда, Арес. Здесь уже явно выступает самостоятельность противоположностей как вещественного, так и не-вещественного (силового) классов. Особо метафизично дробление положительных и отрицательных “сил”.

Следует заметить, чем дальше древние греки уходили от родовых традиций, тем ниже у их философов был уровень диалектического видения мира. И наоборот, когда родовые традиции возвращались, появлялись вновь мощные диалектические умы.

Борцы за рабовладельческую демократию, софисты, явились логическим следствием распространения метафизического противопоставления противоположностей. Софистов, вслед за элеатами, интересовал субъективный момент наличной реальности. Этих “прото-позитивистов” интересовало не что мы воспринимаем, а как мы воспринимаем объективность. Используя диалектическую концепцию Гераклита о текучести материи, они относили и развивали эту неопределённость в человеческое восприятие и мышление.

Протагор: “Человек есть мера всех вещей, существующих – в том, что они существуют, – и несуществующих – в том, что они не существуют”. [4, С. 81]

“Гиппий указал в своём определении закона на насильственное принуждение как на условие возможности законодательства” (там же).

Продик: “Каковы пользующиеся вещами люди, таковы и сами вещи”. (там же)

Младшие софисты, развивая субъективистскую парадоксальную метафизику своих учителей, выполнили определённую попытку возродить релятивистскую диалектику. Результатом этого явилось предвосхищение принципов коммунистических утопистов.

Алкидамант: “Природа никого не создала рабами, и люди рождаются свободными” (там же).

Антифонт отстаивал “преимущества природы перед установлениями культуры и над искусством” (там же).

Фразимах, социальный аналитик, выявил относительность социально-этических норм: “Каждая власть устанавливает законы, полезные для неё самой, демократия – демократические, тирания – тиранистические и т.д.” (там же).

Таким образом, софисты не только подготовили принципы диалектической относительности (как полагал Гегель), но и заложили, по ленинскому выражению, “софистику нигилизма” антиаристократического направления, используемую теперь однако одиозными школами иррационализма и фашизма (см. там же).

Нигилистические тенденции софистов-демократов вызвали бурю протеста философов, сторонников аристократии и тоталитарного рабовладения. Лидером их оказался тридцатилетний “христос”, Сократ. Скульптор по профессии, он в короткий срок сумел организовать школу борьбы с рабовладельческой демократией и с софистами, выражавшими её идеологию, школу в форме устных проповедей и диспутов. “По-видимому, – полагает В. Ф. Асмус, – Сократ производил огромное впечатление логической силой своей речи, иронией, искусством изобличения сбивчивости понятий своих собеседников и мастерским расчленением вопроса, составляющих предмет обсуждения”. [4, С. 8]

Сократ был софистом, но уже объективно-субъективного толка. Метафизически вычленяя идею из объективной реальности, он вставал на позиции идеализма с агностическим уклоном. “Сократ в зрелый период своей деятельности отвергает вопросы, которыми дотоле занимались философы: о первоначалах, об их числе и природе, о возникновении и строении мироздания и т.д. Противоречия, в которых запутались философы, пытавшиеся ответить на эти и подобные вопросы, доказывают, по Сократу, будто решение их недоступно познанию”. [4, С. 84]

Игнорируя вещественную сторону мира, которая не даётся уму, Сократ призывает разобраться в той части мира, которая уже воспринята умом, в идеальном. “Не только каждое действие должно, по Сократу, руководствоваться известной целью, но, кроме того должна осуществляться единая общая и высшая цель, которой подчиняются все частные цели и которая есть безусловное высшее благо” (там же). Такой подход существенно отличал Сократа от крайнего релятивизма софистов.

Некоторые сократовские школы конкретизировали вычленение идеальной стороны объективной реальности. “В основе учения мегарской школы лежала мысль, будто предметом знания могут быть только “бестелесные виды” или общее, постигаемое посредством понятия” (там же). Таким образом, оторвав “общее”, идею объективного мира от его телесности, материальности, сократовские философы, борцы за рабовладельческую аристократию (тоталитаризм), стали прямо приближаться к берклианской (см. ниже) метафизике субъективно-идеалистического толка.

Но и сторонники рабовладельческой демократии не сидели, сложа руки, погрязнув в нигилистической софистике. Учение их философов было противоположно аристократическому и по форме, и по содержанию.

Ярчайшим представителем этого направления можно считать Демокрита, современника Сократа. “Главная задача (учения Демокрита – В.П.) заключалась в том, чтобы преодолеть ошибочное и метафизическое положение элейцев, отрицавших возможность мыслить движение в пространстве, не впадая при этом в противоречие”. [4, С. 94]

Демокрит отрицает принцип бесконечной делимости Эмпедокла и Анаксагора и вводит понятие неделимых частиц – атомов. “Теория атомизма возникла у Левкиппа и (у его ученика – В. П.) Демокрита на основании: 1) наблюдений и 2) некоторых аналогий” (там же). “Демокрит полагал, что вечные начала (атомы – В. П.) по своей природе маленькие сущности бесконечно многие по числу”. [16, С. 22] Это обоснование – “классический пример возникновения научной гипотезы”. [4, С. 94]

Демокрит вычленяет из объективной реальности бесчисленное количество неделимых частиц-атомов, разделённых пустотой, движущихся собственными вихрями. Этими атомами и их вихрями, организующими атомический процесс, великий метафизик-атомист, между прочим, вновь “скатывается” (заметим) на позиции диалектики.

Но эти материальные формы мира, ввиду их малости, неподвластны чувствам. “Лишь в общем мнении – полагает Демокрит – существует сладкое, в мнении горькое, в мнении теплое, в мнении холодное, в мнении цвет, в действительности существуют только атомы и пустота”. [15, С. 224]

Несмотря на всю прогрессивность теоретических выводов Демокрита, в его учении заложен этакий “антисенсибельный субъективно-идеалистический материализм”, рождающий новые противоречия в философии.

В плену религиозных суеверий греческие философы чувствовали себя достаточно уютно. При возникновении любого противоречия в их теории, как, например, отсутствия внешних и внутренних обусловливающих связей, причин и отношений существования, всякому античному “любомудрецу” достаточно было воззвать, в унисон с его современником, драматургом: “О, бог с машины!” – и проблема решалась сама собой. Божественное провидение и явно, и подспудно наличествовало в любой из древнегреческих философских школ.

Итак, развитие античной философии от милетцев до Сократа и Демокрита шло двойственным путём. 1. Упорядочением противоположностей и систематизацией изложения. 2. В сторону деградации диалектической взаимообусловленности до полной метафизации и игнорирования одного из противоположных свойств какого-либо предмета. Но это же подготовило и революцию в миросозерцании. Революционером оказался Платон и его “Академия”.

С именем Платона связано возрождение античной диалектики, которая претерпела значительный ущерб в школах софистов, Сократа и Демокрита (не считая элеатов). Диалектика Платона впервые не только получает собственное наименование, но и обретает своё аналитическое звучание как умение строить логические рассуждения, вести беседу, диалог.

Но не только субъективность была целью платоновской диалектики. Античная философия носила объективистский характер во все времена (включая и милетцев, и элеатов, и Сократа, и Демокрита, с их агностикой). “Для Платона – сообщает В.Ф.Асмус – диалектика это – не логика только, хотя в ней есть и логический аспект; это не учение о методе только, хотя в ней есть и аспект метода. Диалектика Платона – прежде всего учение о бытии, о родах истинно сущего бытия и об идеях … “Идеи” Платона – не только понятия (хотя они имеют свой понятийный аспект), а истинно сущие роды бытия. В соответствии с этим “диалектика”, как её понимает Платон, не только путь и метод познания, это прежде всего онтологические прообразы, образцы и причины вещей чувственного мира”. [4, С. 154]

Будучи верным учеником, почитателем и последователем метафизического идеалиста, Сократа, Платон, естественно, не смог преодолеть метафизичности и в своём учении. Его обособленные “идеи” только противопоставлялись “вещам”. Диалектика, введённая им терминологически, еще не обрела у него гносеологического значения, как учение о развитии в противоположностях.

В поздних диалогах – “Пармениде”, “Филебе”, “Софисте” – честнейший ученый, Платон, заметил противоречия в собственных логических построениях, и подверг их публичному бичеванию. Самокритика Платона достигла такой степени, что позднейшие философы, исследователи учения Платона, вплоть до современных, даже не были уверены в авторстве этих трёх диалогов.

По В. Ф. Асмусу – “Основное (теоретическое – В. П.) сомнение возникает у Платона прежде всего по вопросу о самой возможности существования “идей” … (с такими свойствами идеи как бестелесная, постигаемая только умом причина, через причастность к которой только и существуют вещи чувственного мира; как прекрасный образец всех вещей, как цель, к которой стремятся; как понятие об общей сущности вещей, или как то, что, отправляясь от многочисленных и многократных ощущений, сказывается о виде, как о едином для многого) … Но даже если мы допустим существование подобных “идей”, возникает вопрос об их отношении к вещам. А именно: придётся принимать, будто единая идея как бы раздроблена, разделена, рассеяна в бесчисленном множестве порожденных ею возникающих и погибающих вещей, или, что ещё хуже, допустить, что находясь в вещах, идея целиком находится и вне себя, и в самой себе и при этом как тождественная себе”. [4, С. 168-169]

“Диалектику”-Платону, при всех его блестящих качествах аналитика, не было дано справиться с поставленной им же проблемой диалектически взаимообусловленных противоположностей. Проблема эта оказалась на столько грандиозной, что не решена философами до настоящего времени. Зато после Платона, на все последующие тысячелетия уже не ставились примитивные вопросы об огненных, воздушных, водяных, земляных и пр. началах мира. Основной вопрос философии принял вид отношения чувственных, вещественных (материальных) к постигаемым умом, бестелесным (идеальным) началам, противоположностям объективной реальности. Решить проблему взаимообусловливания идеальной и материальной противоположностей попытался Аристотель.

Платоновская “диалектика” представляла собою метафизические структуры разделения противоположных категорий, а “метафизик”-Аристотель, наоборот, пытается не только диалектически взаимообусловить эти противоположности, но и представить фазы развития объективности и переход её в человеческую субъективность, в понятие. Кроме того, если Платон молчаливо предполагает атомистическую материю Демокрита, то Аристотель, совокупляя атомизм с четырьмя элементами мира – огнём, воздухом, водой и землёй, – добавляет к ним пятый элемент – эфир. [4, С. 27] И если у Демокрита атомы имеют “какие-то” формы, то у Аристотеля эти “формы” есть вполне определённые элементарные (огня, воздуха, воды, земли, эфира) свойства материи.

Учение Аристотеля о переходе объективности в субъективность, о процессе познания породило к жизни, как выше упоминалось, термин, “метафизика”. В. Ф. Асмус так разъясняет ситуацию с “родами”: “Название, “Метафизика” (τὰ μετὰ τὰ φυσικά - “ςа мета та физика” – “то, что после физики” – В. П.) позднейшего происхождения. “Метафизикой” была названа группа трактатов Аристотеля, помещенная в издании Андроника Родосского после “Физики”. В этих трактатах излагалось учение о началах бытия, постигаемых посредством умозрения. В последствии, на целых два тысячелетия среди философов установился обычай называть “метафизикой” всякое философское учение, содержащее умозрительное исследование бытия. Таким образом, то, что в издании Андроника Родосского просто следовало по порядку за физикой, стали рассматривать как возвышающееся над физикой по существу предмета: в то время, как физика изучает “посюсторонние” явления, постигаемые с помощью опыта, “метафизика” исследует сущность бытия с помощью не опыта, а умозрения. Начиная с Гегеля, в этой характеристике предмета и способа исследования “метафизики” стали особо подчеркивать их метод. Так Гегель, говоря о “старой метафизике”, понимает под ней прежде всего рассудочный, антидиалектический способ мышления и познания. Но, отрицая антидиалектический метод “старой метафизики”, Гегель вовсе не отрицал её предмета – исследования сверхчувственных основ бытия. Основатели марксизма оставили за термином “метафизика” значения только антидиалектического метода”. [4, С. 198]

К разъяснению В. Ф. Асмуса следует добавить тот факт, что Гегель, порицая метафизику, как и всякое рассудочное действо, за односторонность и, так сказать, “целостноно-дробность”, отождествлял её с мистикой, также оперирующей целостными предметами. Марксизм же, отрицая метафизику как антидиалектический метод, оставляет за ней жизнь в качестве инструмента формально-логического исследования, вводя его в строго ограниченные рамки действия определённого закона. Здесь марксизм развивает гегелевское диалектическое учение о разумности и рассудочности, где диалектическое решение противоречий в природе есть разумность, а формально-метафизическое рассмотрение одной из противоположных сторон (даже под маркой, “целое”) предмета – рассудочность.

Последний способ исследования всегда несёт в себе ошибку и требует регулярной проверки на соответствие диалектике предмета, что и корректирует метафизическую погрешность. Современный марксизм отождествляет с метафизикой чисто опытное знание современного позитивизма, что выражено в основных ленинских работах.

Конечно, марксизм – марксизмом, а буржуазная практика нивелирует всё. Так, например, в ББК (в библиотечном классификаторе “советско”-нынешнего периода) “Метафизика” отмечена впереди “Гносеологии”, а “Диалектика” (наука об общих законах!) затерялась где-то – в частных философских деталях. Т.е., не диалектика раскрывает общие законы для знания, а частно-дробная метафизика. Налицо, подмена понятий в угоду западно-буржуазным понятийным образцам. Так, что и данные диалектические работы также придётся шифровать с метафизическим доминированием (c’est la vie!).

Аристотель, будучи “метеком”, чужаком в среде неблагодарных афинян, оказался настоящим греком в смысле диалектичности своего мышления. “По Аристотелю, для нашего познания и понятия единичное бытие есть сочетание “формы” и “материи”. В плане бытия “форма” – сущность предмета. В плане познания “форма” – понятие о предмете или те определения существующего в себе предмета, которые могут быть сформулированы в понятии о предмете”. [4, C. 205]

Однако, стремясь к четкой определённости категорий, их отношений и структуры субординации, Аристотель был еще не в состоянии получить этой определённости. Так, аристотелевская “форма” (эйдос, вид) есть не только внутренняя сущность, но и внешний вид. Материя – тоже не только абстрактная возможность действительности, но и метафизически конкретный состав вещи. “Общее бытие” Аристотеля не только предусматривает идеальное и материальное (первоматерию и общую форму) и взаимообусловленность их бытия, но и то, что материя воспринимает форму. То же относится и к единичному бытию, к “субстанции”. С одной стороны, существование “субстанции” взаимообусловлено “последней материей” и “определённой формой. А с другой стороны, “субстанция” есть то “третье”, в которой одна противоположность переходит как определённая “форма” в другую, в “последнюю” материю.

Эти логические аристотелевские “недоработки” объективно исходят из различия между предметным существованием и развитием. Если существование должно предусматривать всего лишь взаимообусловленность внешних границ и внутренних связей, то развитие определяется переходом существования предмета из одной обособленности свойств, путём преобразующей действительности, к противоположной обособленности. Аристотель пытается показать структуру этого перехода на примере воображаемого им мироздания. Вечное аристотелевское движение мира имеет в качестве первопричины, перводвигателя, неподвижное, бестелесное бытие – бога – с машины, а точнее, – сам “перводвигатель” собственной персоной. “Чуждый возможности, бог есть всецело действительность, не материя, а всецело “форма” и только “форма”. [4, С. 215] Аристотелевская “действительность” предопределяет возможность мира, “первоматерию”, которая, в свою очередь, определяет единичное бытие: “субстанцию”, “последнюю” материю и т.д.

“Субстанция” Аристотеля не объединила в себе “определённую форму” и “последнюю материю”. Взаимообусловливания противоположных свойств в субстанции не происходит. Осуществляется в ней только метафизический переход “содержания” в “форму”, причем, неизвестно зачем и почему, а только лишь ввиду бессознательного прикосновения бестелесного “ума” – бога к высшей сфере вокруг мирового центра, Земли.

Все эти парадоксальные построения Аристотеля возникли из-за его попытки решить проблему качественного преобразования действительности: каким образом вещь переходит в своё иное состояние. Не имея возможности понять внутреннюю противоречивость свойств предмета самого по себе, он приписывает эти противоположные свойства другим целостным вещам. К сожалению, такое понимание диалектики мало изменилось в ученой среде до настоящего времени.

Если аристотелевская философия и космология, показав ничтожность сверхъестественных сил, сделала ничтожность религии почти очевидной, то последующие два тысячелетия развитие философии происходило в рамках религиозных догматов. А платоновско-аристотелевское отделение идеи от материи, души от тела стало подразумеваться самим собою разумеющимся. Оно дошло в неизменном виде – через стоиков и схоластиков, Роджера и Френзиса Беконов, Декарта и Спинозу, английских и французских материалистов, агностиков и просветителей 18 в., Канта и Фихте – до Гегеля. Споткнувшись лишь однажды – берклианской подножкой.

Средневековая философия, не имея ни инструментальной, ни правовой возможности заниматься анализом божественного абсолюта, оставляет его в покое (почитая объективным идеалом – богом), лишь вычленяя из него субъективную идею (мысль) о нём. Вопрос ставился так: если мы не в праве думать о сущности абсолюта, нужно хотя бы выяснить, имеем ли мы к этому собственные физические способности? Этим осуществилось новое метафизическое расчленение наличной реальности на объективную и субъективную части. Критической точкой такой метафизики следует считать философию Джорджа Беркли.

Беркли провозгласил: “Всё, что существует единично”. [5, С. 286] Этим он тотально отверг мысль о всеобщности. Отвергая абстракцию всеобщей объективности, Беркли впадает в другую крайность – в абстракцию субъективности, причем, в её непосредственно-конкретизованной форме. Например, он полагал, что вообще-треугольника не может быть, если он “ни косоуголен, ни прямоуголен, ни равносторонен, ни равнобедренен, но который есть вместе и никакой из них”. [5, С. 161] “Точно также, – говорит он, – для меня невозможно составить абстрактную идею движения, отличную от движущегося тела – движения, которое ни быстро, ни медленно, ни криволинейно, ни прямолинейно; и то же самое может быть сказано о всех прочих идеях”. [5, С. 157-158]

Раз объективно-всеобщего, по Беркли, не существует, значит можно свести к нулю и всю телесную субстанцию, которая особенно раздражала философа. “Отрицание её (телесности – В.П.) не принесёт – полагал Беркли – никакого ущерба роду человеческому, который … никогда не заметит её отсутствия. Атеисту действительно нужен признак этого пустого имени, чтобы обосновать своё безбожие, а философы найдут, может быть, что лишились сильного повода для пустословия”. [5, С. 186] И, как это ни может показаться парадоксальным, отрицая материю, этот источник наших ощущений, Беркли “пытался свести познавательную деятельность к чувственно-эмпирическому уровню”. [12, c. 76] Беркли совершенно не касается, из чего возникают наши чувства, и что мы собираемся подвергнуть эмпирике. Главное, что чувства есть в субъекте, а они, как он считал, и порождают память об этих же чувствах (эмпирику).

Берклианство было как бы развитием (нисходящим) объективизма Локка, который полагал, что для возникновения вторичных качеств, субъективных идей-ощущений необходимы первичные качества – “это объективно существующие, неотъемлемые свойства тел, воспринимаемые нашими органами чувств”. [12, С. 78] Не в состоянии уйти от факта существования объективной реальности Беркли в своём “Опыте теории зрения” он эту объективность уверенно субъективизирует: “Объекты, принадлежащие собственно зрению, не существуют независимо от духа” (там же). Т.е., “объекты” Беркли суть производные субъекта (но субъекта, заметим, диалектически двойственного – чувственно-духовного).

Как убеждённый церковник, Беркли, волей-неволей впадает в противоречие с самим собой. Его бог, как и мировая идея Платона, всё творит. Но распространяется действие этого божества не на вещественные образования, не на объекты, а опять-таки на субъекта. “Высшее существо – вещает Беркли – это сила, которая всё создаёт, интеллект, который всем повелевает, доброта, которая всё совершенствует”. [5, С. 499] “Мы не можем сделать ни одного шага в объяснении явлений, не признавая непосредственной деятельности нематериальной движущей силы, которая связывает и движет все вещи и распоряжается ими в соответствии с таковыми правилами и для достижения таких целей, которые она считает благами”. [5, С. 472] Т.е., сначала признаётся и всеобщая идеальность (в боге), и всеобщая материальность (в вещах), потом всё это игнорируется в пользу субъективных идей.

Несмотря на все эти натяжки и погрешности, впервые выстраивается детерминированная логическая цепь качественно преобразуемых моментов. Бог создал меня-субъекта, чтобы я жил и действовал объектами моих чувств. Это цепь зеркального отображения объективности.

Бог ® Субъект ® Объекты (1),

где: “Бог” есть идея мира, как сверхсущий абсолют; “Субъект” – носитель идей, как явлений; “Объекты” – вещи, как предметы мира идей; “ ® ” – существенно преобразующее следование, детерминация.

В представленной логической цепи (1) недостаёт обратной связи. Забегая вперёд, отметим, что она была бы необходимой для воспроизводственного существования. Иначе, процесс угасает. Но берклианские воображаемые “объекты”, уж конечно, не имеют никакого права воздействовать на всевышнего бога. На это Беркли и не мыслил посягнуть. К тому же его бог также неистощим, как непостижим.

“Ни Платон, ни Аристотель не расценивали “ум” - сообщает А. Л. Доброхотов – как сумму абстрактных идеальностей. Понимание эйдетического мира как мыслей бога пришло значительно позднее, когда аксиомы греческой онтологии превратились в силу ряда причин в analogia entis (аналогию сущего – В. П.)”. [9, С. 182] Такое миросозерцание античности пытался восстановить Иммануил Кант в своих трёх критиках классической метафизики. Критика была направлена в основном на связь “познавательных способностей с созерцанием бытия. Еще в античной эйдологии было выработано отождествление, ставшее нормой онтологических построений: “существовать” и “иметь смысл” – одно и то же. У Канта впервые происходит принципиально обоснованное размежевание этих понятий, связанных с определённым статусом трансцендентальной реальности, т.е. различных видов априори. Априорность есть особый тип идеального, и как таковая она не имеет пространственно-временных проявлений, но имеет значимость. Феномен существует априори – значит (‘geltet’ – нем.). Кроме феноменальной и априорной сфер есть сфера ноуменальности, область вещей в себе, которые не могут познаваться (непосредственно, чувственно – В. П.), но с необходимостью мыслятся. Известной мерой бытия обладают и феномен, и ноумен: феноменальное – как основа экзистенциального синтеза, ноуменальное – как особый способ данности вещей в себе… Если сравнить с кантовской системой иерархию понятий неоплатонизма, то можно увидеть, что сфера “ума”, т.е. бытия в строгом смысле, соответствует области трансцендентального”. [9, С. 181-182] Этим кантовская система приобретает равновесность:

(2.)

Несмотря на то, что объективизм в этой кантовской системе метафизической детерминации (2) главенствует, автору её не удалось окончательно вырваться из плена мировоззренческого субъективизма. Особенно это проявляется при рассмотрении Кантом в “Критике способностей суждения” процесса познания: “Всякое наше различение возможного и действительного покоится на том, что первое означает лишь полагание представления той или иной вещи по отношению к нашему понятию и вообще к мыслительной способности, а второе – действительное полагание вещи самой по себе (помимо этого понятия)”. [11, C. 430]

Строго придерживаясь этой своей метафизической концепции миросозерцания с раздвоением столь же метафизического бытия, Кант не мог не впасть в противоречия. И это касается не только его антиномий. Ведь в субъекте чувственное и мыслимое должны как-то объединяться. Если же оставить метафизическое раздвоение мира, то таким же образом раздвоится и сам субъект (чем потребует вмешательства психопатолога).

Кант и сам чувствует, что тут что-то не так. Поэтому, если в одном месте он извещает: “Посредством чувственности предметы нам даются, посредством рассудка – мыслятся”, то по другой его формулировке, “чувственность без рассудка слепа, рассудок без чувственности пуст”. [9, C. 183] Последним Кант, конструируя субъекта, вплотную подошел ко взаимообусловливанию противоположных начал познания и объективной реальности, вообще. Однако снять противоречия в миросозерцании, определив противоположности в качестве несамостоятельных, но исходных, функциональных свойств, оказалось под силу только Гегелю.

Критика Гегелем кантовской критической метафизики привела его к снятию противопоставления бытия и сознания (мышления, идеи), объективного и субъективного и к лишению бытия значения самостоятельности в мировой всеобщности. Всякое бытие, по Гегелю, только тогда бытие, когда оно противопоставлено не-бытию, ничто. И это есть всеобщий (можно даже сказать – абсолютный) момент мироздания – становление. Причем в становлении, одновременно: абстрактно уже что-то есть, но конкретно этого “что-то” еще нет. Поэтому в становлении бытие и ничто суть одно и то же. Словами Гегеля: “Истину как бытия, так и ничто представляет единство их обоих, это единство есть становление”. [7, C. 222]

Мало того, Гегель определённо уточняет, что бытие и ничто представляют собой только противоположные свойства становления, а отнюдь не самостоятельные предметы или субстанции. “Становление есть нераздельность бытия и ничто – не единство, абстрагирующееся от бытия и ничто; как единство бытия и ничто оно есть определённое единство, или, иначе говоря, такое единство, в котором есть и бытие, и ничто. Но так как каждое из них, и бытие, и ничто, нераздельно от своего иного, то их нет. Они суть в этом единстве, но как исчезающие, лишь как снятые. Теряя свою самостоятельность, которая, как представляется первоначально, была им присуща, они низводятся до моментов, еще различимых, но уже снятых.

Взятые со стороны своей различимости, каждый из них есть в этой различимости единство с иным. Становление содержит, следовательно, бытие и ничто как два таких единства, каждое из которых есть единство бытия и ничто”. [6, С. 166]

Таким образом, начало, этот всеобщий (абсолютный) момент объективной реальности, становление, взаимообусловлено своими противоположными свойствами – бытием и ничто. В противоположностях становления причина отсутствует, поскольку отношение бытия и ничто основаны на взаимной причине, и становление есть причина всего. Логическая формула описанной взаимообусловленности выразится в виде:

Становление º (Бытие « Ничто) (3),

где: “ º ” – тождественность; “ « ” – взаимообусловленность.

Начало для Гегеля вовсе не представляет собой некую субъективизацию в виде, например, кантианской “возможности”. Наоборот, гегелевское начало всякого процесса, всякого развития вполне объективно. Противоположные свойства становления – “бытие и ничто … суть наиболее скудные (абстракции – В. П.), потому что представляют собой определения начала”. [7, C. 223] Конечно же, Гегель не останавливается на этой “бедной” всеобщности. “Начало – развивает он эту мысль – есть само становление …, но говоря о начале, мы, кроме того, имеем в виду дальнейшее движение”. [7, C. 224], т.е. движение к наиболее наполненной, богатой значимостью для другого фазе развития объективной реальности, – а именно, – к действительности, к предмету, существующему в определённых границах. “Эта внешность действительности развитая, таким образом, как круг определённой возможности и непосредственной действительности … она … есть тотальность, есть … определённый в себе и для себя предмет”. [7, C. 321] Осуществляется логический переход: становление порождает определённый предмет – по формуле,

Становление ® Предмет (4).

В отличие от формулы взаимообусловливания бытия и ничто (3), полученная логическая связь (4) представляет собою выражение (элемент) детерминации восхождения объективной реальности по пути своей конкретизации. Если непосредственных границ бытия в становлении никаких нет, а имеется лишь отношение с ничто, то определённый предмет внешне достаточно выражен. “Эта внешность, – разъясняет Гегель, – рассматриваемая со стороны различения определений в этом единстве (с содержанием – В. П.) … есть сама по себе тотальность формы, есть непосредственное самоопределение внутреннего во внешнее и внешнего во внутреннее” (там же). Порывая с эйдетической неопределённостью античной философии, Гегель выводит форму как вполне определённое овнешение предметов. Форму он принимает такой предметной границей, в которой осуществляется самоперевод внешнего во внутреннее и обратно. Тогда гегелевская дефиниция примет вид:

Предмет º (Содержание « Форма) (5).

В предмете, как в определённой действительности объективной реальности, содержание есть как бы определённое бытие определённого предмета, а форма – определённая граница отрицания, ничто, этого же определённого предмета. Однако бытие непосредственно не переходит в содержание, как и ничто – в форму. Каждая пара противоположностей есть непосредственные отрицающие друг друга свойства своих детерминированных фаз (в данном случае, Становления и Предмета). Между этими парами свойств в процессе детерминации возможны лишь равные (что далеко не всегда) отношения, но не причинность. В фазе определённости (особенности, действительности) развития объективной реальности предмет подразумевается не только как собственно объективность, он здесь выступает уже как такое нечто, которое отличает его от иных собственно определённостей. Определённый предмет существует в зависимости от существования иных предметов.

Итак, заметим: форма есть свойство предмета иметь внешность, а содержание предмета – внутренне присущее ему свойство. Причем, содержание определяется формой, а форма выражается содержанием. Однако если под содержанием понимать “содержимое”, как наполненность внешней оболочки некоторым нечто, то мышление опять-таки впадёт в метафизику. При этом будет игнорироваться отсутствие органической взаимообусловленности “наполнителя” с внешностью. Это “содержимое” уже выступает иной целостностью, имеющей свою внешность (и “внутренность”), безотносительную к внешности “наполненного” предмета. Содержащий предмет также имеет свои противоположные свойства – содержание и форму. Содержимый предмет и содержащий предмет есть самостоятельные субстанции фазы становления данного (а возможно, и иного) системного предмета, и сами по себе безразличны друг к другу. Выражать их друг через друга суть функциональная бессмыслица.

К примеру, “воздушный шарик”, – лёгкая, плотная оболочка, принимающая различные формы, в зависимости от собственного кроя и давления газообразной среды, заключенной внутри этой оболочки. Функционально, это – система – оболочка-газ. Здесь оболочка определяет форму заключенного в ней газа, и газ вместе с оболочкой определяют содержание “воздушного шарика” как такового. Если же выражать содержимый в оболочке газ содержанием, а оболочку лишь формой, то существование нашего определённого предмета для создания положительного настроения у детей дальше “пшика” может не пойти. И газ, и оболочка будут лишь заготовками, на стадии конструирования.

Следующей, заключительной фазой существования объективной реальности Гегель полагал Вещь. Это такая фаза, когда предмет из в-себе-сущего, изолированного от других переходит, и уже перешел, в нечто иное. Гегелевская “вещь” суть изменившееся предметное качество – вещь-для-другого. То есть в этой фазе существования изолированный “предмет” переходит в нечто иное, преодолевая свои границы. В Вещи Предмет не только переходит свои границы, но уже перешел. В фазе, “вещь”, предмет уже живёт в ином предмете. Из логической детерминирующей пары образуется законченная гегелевская “триада”:

Становление ® Предмет ® Вещь (6).

“Вещь, – поясняет Гегель, – есть тотальность как положенное в едином развитии определённого основания и существования. Со стороны одного из своих моментов – рефлексии-в-другое – она имеет в себе различия, благодаря которым она есть определённая и конкретная вещь. a ) Эти определения отличаются друг от друга; в вещах, а не в самих себе имеют они свою рефлексию-в-самоё себя. Они суть свойства вещей, и их отношение с вещами находит выражение в слове “обладать”. [7, С. 289] Такими пространными пояснениями о вещности предмета Гегель пытается предварить замыкание построенной им триады, показать те основания, при которых объективная реальность получает способность к самовосстановлению.

Вырываясь из мира единичных вещей, Гегель ищет обобщенные свойства, присущие миру в целом:

“b ) … Свойства … тождественны себе (а не вещи – В. П.). Самостоятельны и свободны от их связности с вещью. Но так как они суть отличные друг от друга определённости вещи, они сами не суть вещи, ибо вещи конкретны, а суть в себя рефлексированные существования как абстрактные неопределённости, материи”. [7, C. 290]

Гегель вполне понимает всеобщий характер материи, так похожей на фазу предметного становления, но он не хуже понимает, что, поскольку материя – это свойство, она не может существовать без своей противоположности. “Материя … – анализирует он далее – есть абстрактная или неопределённая рефлексия-в-другое, или она есть рефлексия-в-самоё-себя, но при этом как определённая; (т.е. материя может быть всеобще-неопределённой и вполне определённой характеристикой объективности; другими словами, и становление, и предмет, и вещь вполне материальны – В. П.) она есть поэтому налично сущая вещность, устойчивость вещей”. [7, C. 292] Далее (Внимание!) Гегель приступает к непосредственному выявлению материальной противоположности:

“g ) Материя как непосредственное единство существования с собой также равнодушна к определённости; многие различные материи поэтому сливаются в одну материю, в существование, имеющее рефлектированное определение тождества; по отношению к единой материи эти различные определённости и внешнее отношение, в котором они находятся друг с другом в вещи, суть форма, т.е. рефлективное определение различия, но как существующее и как тотальность … Вещь распадается на материю и форму, каждая из которых есть тотальность вещности и самостоятельно существующее для себя”. [7, C. 292-293]

Однако это довольно убедительное гегелевское взаимообусловливание вещи материей и формой вызывает некоторые сомнения по поводу эклектичности такого определения. Ведь форму мы уже встречали в качестве внешностного свойства определённого предмета: она была взаимообусловлена содержанием (5). Материя, как обнаружено выше, присуща всем трем фазам (6) объективной реальности; материя имманентна развивающемуся миру в целом. Конечно, материя конкретизируется в вещи; материя в вещи осуществляет своё предельное овнешение, предельную формализацию. Это – с одной стороны. С противоположной стороны обязано выступать столь же предельное свойство относительности – объективная абстракция – определённое отношение.

Учитывая эту “правку Гегеля”, можно вывести следующие формулы:

Или проще, как принято Марксом:

Вещь º (Конкретность « Абстрактность) (7).

Этим овеществлением (7) предмета снимаются кавычки с гегелевской “триады”: она замыкается, становясь не какой-то детерминирующей цепочкой, а, путём овеществления в иных предметах, порождает собой новое, но по своему образу и подобию, предметное становление. Порождает себя вновь.

(8.)

Несмотря на то, что эйдетической двусмысленности материи Гегель преодолеть не смог, и ни одной формулы существования и диалектического детерминирования, развития так, как мы здесь изобразили, он не привёл, всё это – с (3) по (8) – Гегель. Всё это можно увидеть в его “большой” и “малой” Логике. И, конечно, не только это. Гегель – событие эпохальное. Это он подготовил научные принципы коммунистического восприятия мира.

С другой стороны, будучи гением диалектики, на все времена и народы, и начав свою карьеру социалистом, Гегель остался буржуазным ученым. Поэтому он умилялся буржуазным порядкам “низменной страны”, Голландии, натягивал собственную Логику развития на абсолютный и конкретный, незыблемый немецкий сапог, ища нечто устойчивое и конечное в человеческом существовании. Т.е. политические предложения великого диалектика стали зеркальным отражением его философских выводов. Возможно, из-за этой своей противоречивости Гегель получил прижизненное (буржуазное, а, точнее, монархическое) признание и основал школы последователей. Да и куда было бы деваться ему, философскому одиночке, если бы он не пел дифирамбы своим “высоким благодетелям”! Коммунистическое движение к тому времени политически еще не определилось.

Гегелевские открытия в диалектике значительно опередили своё время. Экономической базы для диалектики оставалось всё меньше с каждой буржуазно-демократической (политической) революцией, уничтожавшей родовые привилегии аристократии и раскрывавшей створы демократии – частнособственнического базиса отраслевой концентрации капитала. О функциональной всеобщности, близкой к родовому укладу жизни, стали забывать. Возникли сугубо абстрактные школы ортодоксальных, старо-, младо- и нео-гегельянцев. Все они, того или иного политического окраса, той или иной компиляции метафизированных противоположностей, катились вниз по наклонной идеологической плоскости, не оказывая заметного влияния на общественное сознание. Гегелевским открытиям была уготована незавидная судьба.

Однако политические перевороты будили социальную мысль о всеобщем братстве. Растущему пролетариату, рабочим, трудившимся сообща, эти идеи были ближе, чем любому иному общественному буржуазному классу. И эти идеи требовали научного воплощения. За дело взялись “неофициальные социологи”, пролетарские революционеры России и Европы. Слиянием идей освобождения рабочего класса и диалектического решения объективных противоречий в развитии родился марксизм.

Маркс, в политэкономии, и Энгельс, в социологии, прочно усвоив принцип диалектической двойственности предметных категорий, сумели создать системно-непротиворечивое учение об общественном развитии – к коммунизму.

Отвергая гегелевскую метафизико-политическую подоплёку “с прусской кокардой”, марксизм непосредственно применил на практике рабочего движения гегелевскую, революционно развивающую предмет, диалектическую, взаимообусловливающую двойственность. Именно благодаря марксистам, диалектика до сих пор канонизирована как “наука о наиболее общих законах природы” в её существовании и развитии. В хозяйственной, социальной жизни двигателем определился “двойственный характер труда, смотря по тому, выражается ли он потребительной или меновой стоимостью (на этом основывается всё понимание фактов)” (К.Маркс). Получили наименования (вчерне) законы диалектики: единство и борьба противоположностей, переход количества в качество, отрицание отрицания.

Ленин, с помощью диалектики героически отбившись от всякого рода метафизиков-“эмпириомонистов”, создал качественно новую партию на марксистско-рабочей основе. Ильич пришел к выводу, что “нельзя стать марксистом, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля”.

К сожалению, это очень верное требование к революционным активистам (которому ваш покорный слуга в своё время неукоснительно последовал) имеет и оборотную сторону. А именно, согласно этому ленинскому замечанию, простой рабочий, материальный наполнитель и исполнитель коммунистического движения, физически не в состоянии стать марксистом (и, соответственно, коммунистом); он не имеет никакой возможности “штудировать” философские работы, вообще, не говоря уже о гегелевской Логике.

Общепризнанной в буржуазной (и пролетарской) среде ныне является стихия и статистика, чему противится гегелевская Логика. Это буржуазия, насаждая принципы, “разделяй и властвуй”, ратует за порочную частнособственническую стихию. Рабочие же, вынужденно консолидируемые в трудовом братстве, способны принимать истинные идеи к исполнению, но не иначе, как в форме законченных предложений, организационных программ, а не разрабатывать их. Когда же лидеры рабочих (“не проштудировав и не поняв”) стали уповать на “революционный рабочий настрой, одухотворённый марксистским учением”, они попросту ограбили рабочих, не дав, взамен их энтузиазму, ничего организационно конкретного и определённого.

Социал-демократическую рабочую партию создали без особой диалектики. Программа РСДРП(б) была выполнена сугубо под государственно-капиталистические производственные отношения. Коммунистическую перспективу она не раскрывала вовсе. Гегельянец Ленин очередной раз остался в одиночестве.

Далее, столпом “материалистической диалектики” стала “страна победившего пролетариата” – СССР. Идеологи “Союза” сумели “на основе марксизма” объединить диалектику с метафизикой. Наука о наиболее общих законах природы превратилась в монстра, наподобие сиамских близнецов. Вместо существенных функциональных противоположностей она стала изучать уже осуществлённые противоположные внешне субстанции. По такой “методе” действовало множество оскоплённых “советских” академий, университетов, институтов, наработав несметное количество соответственных томов…

Западно-буржуазные философы “противостояли” такой идеологии самым грубым и откровенным прагматизмом субъективно-идеалистической метафизики. Консерватизм, потребительство, паразитизм – вот как можно охарактеризовать такую их концепцию.

Коммунисты Запада (и левые, враги “сталинизма”, тоже), в основном, хвостились за “советскими” философами не далее популяризации классического марксизма. Из лучших (которых я люблю до сих пор) следует отметить американца, Гарри Уэллса (за структурное критическое исследование американского прагматизма) и “перебежчика”, француза, Роже Гароди (за очень живую популяризацию “материалистической диалектики”).

В СССР, несмотря на всяческие приспособления и извращения социальной науки в угоду правящей элите, имелись некоторые прогрессивные веяния. Прежде всего, вспомним школу возрождения первозданного марксизма Э. В. Ильенкова и тесно связанное с ней (хотя и разнопёрое) научно-психологическое направление по структурированию самоуправляемых коллективов. По понятным причинам гос.-бюрократического эгоцентризма, внедрение этих прогрессивных разработок было довольно быстро заморожено. Спорадические попытки отдельных личностей обратить внимание народа на откат страны от коммунистических принципов успеха не имели, вообще. Они либо физически пресекались (как в случае с мятежным ком. эсминца, Саблиным), либо громились “теоретически”. А уж “желтые дома” трудились не слабее бухенвальдских печей.

Но кое-что на свет всё же выползало. Государственные системы общественного производства требовали системного, диалектического мышления. И оно тут же натыкалось на диалектических извратителей. “Отнесение структуры к внешний форме – дискутировал с метафизиками системщик, Г. А. Югай, – автоматически ведёт к отождествлению структуры и строения, которые обладают, однако, существенными различиями… Отождествление содержания … процесса с внешней формой недопустимо с позиций марксистской философии. Отсюда и неверные теоретические выводы”. [19, C. 120] Этим наш “багажник” диалектических формул пополняется:

Система º (Структура « Строение) (9).

К сожалению, мне, наладчику электроустановок, не удалось тогда (когда данная работа уже была не подходе) наладить сотрудничество с этим выдающимся, из общей массы, системным теоретиком. Спесь системщика нарушила коммутацию обмена идеями.

Триумф диалектики – в триумфе марксизма. Триумф марксизма – в триумфе рабочего класса, освобождаемого от эксплуатации – снятием классовости (коммунизмом). Триумфы, как видим, не состоялись. Лидерам, активистам и организаторам рабочего класса ныне предстоит, хотят они того или нет, рутинная работа по идеологическому объединению организующих усилий. И объединительной “схемой” может выступать единственно и определённо – диалектический метод (а не бестолковые догматические дискуссии и пустые прагматистские подтасовки).

Теперь попробуем несколько упорядочить, “осовременить” гегелевские логические конструкции. Такая потребность вовсе не праздная. И с дилетантской наглостью ничего общего не имеет. И дело даже не в том, что мы уже “поправили” Гегеля. И что Гегель якобы не дал картины преобразования мира – условия преобразования нетрудно вывести из его триады (8). (Эта картина уже была перед глазами классиков марксизма, когда они выполняли свои теоретические разработки и поднимали на борьбу обездоленный рабочий класс.) Нам требуется разработать такие реалистические программы, доступные для организаторов рабочего самоуправления, которые направили бы пролетарское мировоззрение на стезю общественной гармонизации. Не выклянчивать и даже не вытребовать скудные крохи с жирного стола буржуазии, а добиваться жизни всеобще свободной, т.е. коммунистически, т.е. научно самоуправляемой, т.е. не-буржуазной. Нам требуется непротиворечиво-однозначное, структурированное миросозерцание.

Прежде всего, упорядочим определения всеобщего предмета, объективной реальности.

Следовательно, и формулы: (3), (5), (7) должны объединиться в одну. И частные противоположности также должны раскрыть свою причастность к общности.

· Конкретное, формальное, ничтожное суть нечто предельное, граничное – определённое.

· Абстрактное, содержательное, истинное (“как есть”, “бытийное”) суть несущее, относящее – относительное.

Таким образом, объективная реальность существует тогда и только тогда, когда она определена отношением, т.е. тождественна себе во взаимообусловленности существенно противоположных свойств: определённости и относительности. Т.е.:

Объективная реальность º (Определённость « Относительность) (10).

Эта, заявленная в предисловии, формула звучит, конечно, сугубо абстрактно и эклектично: “отношение определённости и относительности”. Функциональность ее туманна. Никто ныне так не выражается. И актуальность её не живо трепещет. Поэтому пока нет смысла далеко уклоняться от традиционных определений. Вернёмся к кантовскому рисунку “трансцендентального бытия” (2). С помощью этой формулы существенные противоположности можно подразделить на “феноменальные” – являющиеся, чувственные, материальные – и “ноуменальные” – идеальные, мыслимые, “сверх”-чувственные.

Материальные и идеальные наименования противоположностей здесь выделены не случайно. На сегодняшний день трудно подобрать понятия более противоречивые в себе и более антагонистичные между собой. Так, материалистом считается научный гуманист и, одновременно, жадный, тупоголовый стяжатель. А идеалистом – прихвостень буржуазных эксплуататоров и, одновременно же, самоотверженный гуманист. Борьба материалистов с идеалистами идёт уже не один век. А между сторонниками определённости и относительности (см. 11) – мир да покой. Изредка “вякнет” о себе какой-нибудь относительный релятивист или, вдруг, неопределённый агностик, и – тишина. Война же материализма и идеализма – бескомпромиссна. Это – рудимент (но весьма болезненный) войны субъективизма и объективизма – с античных времён.

Но дадим слово выдающимся сторонникам “противоположных лагерей”.

Ленин: “Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них”. [2, C. 131]

Гегель: “…идеи вовсе не обитают только в нашей голове, и идея вообще не столь уж бессильна, чтобы осуществление или неосуществление её зависело от нашего произвола, она, скорее, есть безусловно действительность, а так же действительное; с другой стороны, действительность не так уж дурна и неразумна, как это воображают лишенные мысли или порвавшие с мышлением бессильные практики”. [7, С. 313-314]

Так определяют свои кредо наиболее выдающиеся “противники”. Ленин объективную реальность называет “материей”. Гегель действительность (читай: “объективную реальность”) называет “идеей”. Заметим, оба непримиримо выступают против “лишенных мысли” (но зверски хитрых и всесильных ныне) “практиков”, прагматистов.

Говорят, что из двух спорящих неправы оба. В данном случае – наоборот – оба правы. Ленин прав в том, что объективная реальность, которая дана человеку в ощущениях, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них, есть материя. Гегель прав в том, что идея есть безусловно объективная реальность, которая обитает не только в нашей голове. Т.е. каждый определяет одну из противоположностей объективной реальности.

Таким образом, материальность есть граничное свойство, всеобщая определённость предметной объективной реальности, ответственная за взаимодействие с внешностями иных предметов, в том числе и с чувственной стороной субъекта. Идеальность есть существенное свойство этой объективной реальности, обеспечивающее мыслящей стороне субъекта программу, законы этих определённости и взаимодействия. С другой стороны, материя ответственна за предметную целостность, а идея, – как вид на будущее, – за развитие. Субъективно, одна сторона её даётся человеку в ощущениях, другая раскрывается при помощи головы.

И, что особо важно, обе стороны существуют друг в друге. И каждая противоположная сторона выражается друг через друга. Как в объекте, так и в субъекте. Идея материальна, материя выражает свою идею. Чувства осмысливаются, мысль выражается чувственно. Этим противоположности диалектически тождественны друг другу и целому предмету. И само выражение противоположностей друг через друга есть предмет.

Объективная и субъективная идеи суть отношения. Материя и чувства суть функциональные определённости. Но поскольку они выражают диалектическое тождество, термины, относительность и определённость, не много об этом могут сказать. Гораздо труднее представить себе выражение относительности через определённость (и обратно), чем идеальность через материальность (и обратно). Поэтому в дальнейшем будет предпочтительнее нарекать противоположности предметов объективной реальности именно материальными и идеальными.

Тогда развёрнутая в двойственной взаимообусловленности противоположностями гегелевская триада фаз существования объективной реальности выразится следующей обобщенной диаграммой переходов (см. 3, 5, 7, 8 – формулы):

(11.)

Этой формулой выражается весь контекст Г. В. Ф. Гегеля – Науки Логики, как в “мини”-, так и в “макси”-исполнении (см., соответственно, [7] и [6]). Поэтому, применяя формулу (11), мы снимем все трудности в изучении и гегелевских, и марксистских материалов. И на этом можно было бы завершить исторический аспект диалектики, если бы не субъективный “момент”, которому также нужно определить место в борьбе “материализма” с “идеализмом”.

Человеческое познание (субъективный предмет, вообще) так же, как и объективная реальность, двойственен в своих “сферах”, “ипостасях”, фазах, – своими противоположными сторонами, существенными противоположностями. А именно, познание чувственно и мыслимо, одновременно. Т.е. материальное воздействие внешней среды на человеческие органы мгновенно подвергается обработке нервно-рецепторной системой, осмысляясь организмом. Можно записать:

Познание º (Мыслимое « Чувственное) (12).

Мысль есть отношение (Гегель). А отношение к познанию, к субъекту, внешняя среда приобретает в явлении. То есть, не смотря на то, что объективной реальности безразлично, является она или нет, явление в объективности живёт; оно, конечно, лишь потенциальное познание, но уже познание. Собственно же познанием выступает отражение субъектом этого явления. А результатом отражения, материализацией познания, выступает субъективная, человеческая деятельность, непосредственно чувственная организация субъекта. В целом, познание выразится следующей триадой:

(13.)

Сами моменты триады (13) имеют имманентные противоположные свойства соответствующие целостным противоположностям, в тождестве познания (12). Так, явление отождествляется видимостью и сущностью:

Явление º (Сущность « Видимость) (14).

Отражение, рефлексия, собственно познание, соответственно, рефлекторно-логическое:

Отражение º (Логичность « Рефлекторность) (15).

Деятельность же человека выступает (как общеизвестно) единением теории и практики:

Деятельность º (Теория « Практика) (16).

Из триады (13) видно возникновение нового явления на основе человеческой деятельности. В этом же результирующем моменте происходит и обратный переход: из субъективности в объективность. Т.е. человеческая деятельность не только “варится в собственном соку”, проявляя себя для себя. Она создаёт новую объективную реальность по своему образу и подобию отрицанием отрицания.

С другой стороны и природа, объективная реальность, как видно из линейной диаграммы (17) вновь возвращается к себе через собственное осознание самоё себя. И это не, просто, круг. Обратная связь, выраженная непосредственной человеческой деятельностью как условием становления объекта, осуществляется на основе систематизации объективности, упорядочения её законов с помощью ума. Этим она способствует порождению новой, отличной от природной стихии, упорядоченной объективности.

(17.)

Решается проблема скачка вовсе не с помощью сверхъестественного античного “Ума”, а вполне реальным человеческим умом, конкретизированным человеческой деятельностью. Такие обстоятельства требуют, кроме координат идеальности (связности) и материальности (внешности), которые обусловливают триадные переходы фаз развития, иметь еще и координату упорядоченности. Структура воспроизводства с необходимостью обретёт форму тетраэдра.

(18.)

К третьей координате и к модели тетраэдра при рассмотрении антропоморфных систем, диалектическим противопоставлением “бытия и мышления”, уже обращались отечественные философы-системщики. [20, С. 3, 146] К сожалению, выбранные ими “пять аксиоматических условий (общей теории систем – В. П.): (1) существование, (2) множество объектов, (3) единое, (4) единство, (5) достаточность” [там же, C. 42], сами требуют обоснования и, взятые “аксиоматически”, приводят к неубедительным выводам, несмотря на солидный математический багаж. Во всяком случае, “пальму первенства” применении третьей координаты и модели тетраэдра антропоморфных систем можем спокойно уступить специалистам-системщикам, подтвердившим мои “крамольные” догадки.

К тому же, диалектическая надстройка – в своих тройственных координатах и модели тетраэдра – уже описана мною в своде законов диалектики, “Диалектический метод”, и ещё раньше, в электронной версии, “Единым фронтом”. Но поскольку в данной брошюре основной акцент делается на истории диалектико-философских концепций, то описанием диалектической двойственности, и к чему она приводит, следует и ограничиться.

Итак, в любой, по сложности, системе переходов объект из обобщенного своего единства противоположностей – бытия и ничто, – обособляя их, переходит от “бытийного” состояния – становления – к “ничтожному” – к вещи. То есть, в вещи предмет (объект) теряет свою самость, уходя в другое существование (другого предмета), в инобытие, тем самым уничтожается. “При этом, исчезновение – словами Э. В. Ильенкова – понимается здесь не просто как смерть, отрицание, а как “снятие”, как отрицание с удержанием … выработанного предшествующей фазой строительного материала…”. [10, С. 257]

Данная “диалектическая биография” выполнена в исторических традициях формирования диалектической философии. И аналитические формулы, которые здесь предложены, построены в тех же традициях, т.е., без сугубо логических выкладок двойственных причин существования, воспроизводства и развития. Не видна в этих формулах жесткая связь двойственности с тройственностью противоположностей, атрибутов. Эти недостатки исторического метода философии и данной работы устранены в других разделах общего Курса: “Диалектика” http://www.realhuman.fromru.com, и “Диалектический метод (свод законов)”. Там координатная, функциональная модель, двойственная первопричина диалектики раскрывается сразу и непосредственно, безо всякой “философской биографии”.

Не рассматриваются здесь диалектические противоположности, моменты и фазовые переходы предметов прикладных наук. Об этом речь тоже в общем курсе. Сообщение не претендует также на детальный разбор используемых в современной науке-философии классических диалектических законов (также см. “общий курс” и “свод законов”). Излагаются лишь те возможности развития диалектического знания, которые открываются в результате формализации отношения существенных (двойственных) противоположностей предметов объективной реальности и обособленных фаз развития в процессе их тройственных переходов и метаморфоз.

Главной заслугой представляемой работы можно считать отождествление диалектики с двойственностью всего сущего в предельно отличных собственных свойствах. Здесь можно увидеть, сколько тяжких трудов преодолело человечество, чтобы наработать этот диалектический материал, и сколько еще предстоит проделать работы, чтобы доказать этот истинный и актуальный подход в социологии, вообще, и в философии, в частности.

Конечно, и сейчас большинство отечественных философов не отрицает наличия противоположностей в природных процессах. Однако противоположности у них выступают обычно в качестве метафизических антиномий или же плюралистических частей предмета, когда отсутствует органическая взаимосвязь противоположных свойств предмета. А чаще, путают с взаимообусловливающими противоположностями предметные фазы развития. Когда же учёные развивают системный подход, тогда противоположности у них вовсе исчезают, а плюралистические части системы выступают случайностным сочетанием, дающим верный результат лишь в ограниченных рамках исследования или постановки эксперимента.

В так называемой “субъективной диалектике” господствуют те же недоразумения, которые отмечал в своё время Гегель: “Диалектика обыкновенно рассматривается как внешнее искусство, которое произвольно вносит путаницу в определённые понятия и создаёт в них лишь видимость противоречий. Вследствие этого признаются ничтожными не эти определения, но указанная видимость, и рассудочное скорее оказывается истинным. Часто диалектика и в самом деле представляет собой не что иное, как субъективную игру, которая по произволу выдвигает то доказательства, то опровержения – рассуждательство, в котором отсутствует содержание, и пустота которого прикрывается остроумными соображениями. Однако (внять давно бы гению диалектики – В. П.) в своей подлинной определённости диалектика, наоборот, есть собственная истинная природа определений рассудка, вещей и конечного вообще”. [7, С. 205-206]

По существу, метод Гегеля следует видеть, прежде всего, в том, чтобы, абстрагируясь от какого-либо противоположного (как материального, так и идеального) свойства объекта, не признавать самостоятельности этой абстракции. Кстати, это “абстрактное” (читай – односторонне-метафизическое) мышление Гегель сам подверг публичному посрамлению. На вопрос в его статье, - “Кто мыслит абстрактно?” – сам автор и отвечает: “Необразованный человек, а вовсе не просвещенный”. [8, С. 391] Однако, к нашему общему сожалению, этому великолепному гегелевскому определению не суждено было сбыться: “абстрактное”, метафизическое мышление в философии реставрировали именно энциклопедически образованные буржуазные профессора-демагоги. Так, Маркс, в письме к Энгельсу, 07.7.1866г., с горечью охарактеризовал сложившуюся ситуацию метафизических философских позиций в форме позитивизма: “Я штудирую, кроме всего прочего, Конта, потому что англичане и французы так много кричат об этом субъекте. Их подкупает в нём энциклопедичность, синтез. Но по сравнению с Гегелем это нечто жалкое (хотя Конт превосходит его как специалист в области математики, то есть превосходит в деталях, но в целом Гегель бесконечно выше даже здесь). И этот дрянной позитивизм появился в 1832 году!” [1, С. 197]

Формализация диалектических отношений есть рациональный путь к подлинной диалектической определённости. Этот путь позволит не только снять большинство недоразумений в толковании диалектики, но и рационально же использовать диалектические законы в прикладных и, особенно, в социальных науках. Данная жизнью насущная общественная задача – выйти из тупика материальной и духовной жизни – может быть выполнена только путём развития диалектического знания, а не совершившимся возвратом к буржуазно-плюралистической субъективистской метафизике.

“Итак”. Некоторые обобщения.

(Для всех.)

Мир относительно-определённый. Он взаимообусловлен этими противоположными свойствами:

Мир ≡ (Относительность ↔ Определённость).

Или:

Объективная реальность ≡ (Идеальность ↔ Материальность).

Формулы синонимичны потому, что идея, в пределе, суть отношение, а материя, также в пределе, выступает вещественной границей предмета.

Вообще, мир становится. Всё и мы все, вместе, “летим куда-то” в концентрированной, предельно сжатой волне “временного взрыва”. Того, что было, уже нет. Того, что будет, еще нет. А то, что есть, есть ничтожный миг. Следовательно, вообще, бытие и ничто, будучи предельно различными, суть одно и то же. Они суть становление, выражая и осуществляя это своё становление.

Собственно-мир есть воплощение становления в предмете. В таком своём состоянии мир способен развиваться – определённо. Всякий предмет держит свои границы, вырываясь из этих границ – в иные ипостаси. Граница, как предметная форма, держась внутренне сдерживающим свойством, содержанием, выражает себя только этим своим предметным содержанием. Содержание, в свою очередь, может выражаться только своей формой. Форма, как телесная граница, ничтожна. Содержание, будучи бестелесным, полно, предметно существенно. И будучи же такими предельно различными, форма и содержание суть одно и то же. Они суть предмет, выражая и функционально осуществляя этот свой предмет.

Единично, мир овеществляется. Он покидает свою границу, воплощаясь в иное. И так поступают все определённые предметы. Они овеществляются тогда, когда происходит преодоление границы, объединение с иным созданием условий нового становления в ином же, замыканием триады. Вещь есть не только переход, вещь в иное уже перешла. И тем она отвлечена от самой себя, абстрактна. Но “переходит и перешла” именно эта вещь, И тем она конкретна. В единстве абстрактного и конкретного, предельно отличных, противоположных по существу свойств, вещи непосредственно выражают материю, как вещество, и идею, как отношение. Определённость и преодоление границ, существование и развитие приобретает значение – в вещи. И наша собственная жизнь непосредственно определяется вещами. Вещи нам являются, порождая и определяя нашу субъективность.

Единичность отрицанием отрицания порождает новую всеобщность объективной реальности. Т.е. вещь обеспечивает становление нового предмета.

(19).

Субъективность сенсибельно-интеллигибельна.

Субъективность ≡ (Сенсибельность ↔ Интеллигибельность)

Явлением мир, вообще, обретает новую, субъективную ипостась; объективно возникает субъективный мир. Вещь воплощается в различных, не только субъективных, предметах, поэтому ей безразлично, является она или нет. Но уж коли она явилась субъекту, то стала преобразовываться в нём, им самим. Неся в себе сущность, выражение объективного предметного существования, явление даётся субъекту своей граничной видимостью. И воспринимая вариацию видимости, субъект получает способность отражать сущность явления, содержание предмета, идею единичной объективной реальности.

Отражение объективной реальности субъектом есть отражение явления этой природы. Отражение, однако, есть рефлекторно-логический процесс, собственная субъективность. Уровень развития субъекта напрямую зависит от уровней его рефлекторной и логической противоположностей. Произведение этих субъективных атрибутов определяет мощность субъекта, возможность его самоосуществления в целенаправленной деятельности.

Деятельность эта выражает субъекта единично. Она качественно зависит от предыдущего превалирования в нём, в процессе его отражения объективной реальности, логического или рефлекторного свойств. И она будет теоретическая или практическая в зависимости от этого превалирования. В то же время человеческая деятельность находится на выходе из субъективности, сама заявляя о себе (новым явлением). Человек своей деятельностью вновь окунается в природу, становится частью объективной реальности, объединяется с ней, и он этим вырабатывает возможность нового становления, но уже становления нового качества объективности, логически упорядоченной объективности.

(20).

Целенаправленная человеческая деятельность это – труд.

Труд ≡ (Труд абстрактный ↔ Труд конкретный). “На этом основывается всё понимание фактов” (К.Маркс). Из такого понимания атрибутов “двойственного характера труда” следует тройственность его диалектико детерминированных, качественно отличных моментов. А именно:

Вообще, труд, как трудовая идея, абстракция труда, есть способность человека производить. Это – рабочая сила. Она идеальна психо-физическим здоровьем. Она материальна натренированной умелостью.

Собственно-труд, трудовая действительность, есть производство продукта труда. Производство идеально производственными отношениями. Производство материально производительными силами.

Единично, труд, как трудовая материальность, есть сам продукт труда, на который направлена разумная человеческая деятельность. Продукт труда идеален своей стоимостью. Продукт труда материален своей потребительной стоимостью. Как стоимостью, относительной, меновой значимостью продукта труда, так и потребительной стоимостью, физической потребностью в этом продукте труда, последний имеет не только “заграничное” значение, но и внутренне воспроизводственное.

(21).

Предмет º Содержание « Форма (5), тождество противоположностей. В математике эта формула имеет несколько конкретизированное выражение: y = f(x) . Тогда формулу (5) нужно было бы произносить так: Содержание (y) есть предметное состояние (f) в зависимости от его формы (x). Разница в том, что математическая формула заведомо необратима, и она использует противоположности в качестве заданных параметров. Если же имеется необходимость выявить предметные противоположности, то математика нам не поможет.

Сказанное относится к будущему. А пока нам не особенно придётся напрягаться, поскольку всю эту массовую сортировку за нас уже сделали давно – наши предки, незаслуженно (как правило) забытые. Надо лишь вспомнить, как они это делали. Не нужно отворачиваться и от того, как выявляют предметные противоположности представители частных, вещественных, наук.

И в представленной, хоть и традиционного вида, но пугающей многих своей нетрадиционной “новизной”, работе, очень мало чего нового. Лишь систематизация и формулирование того, что наработано предыдущими поколениями, можно с натяжкой принять за оригинальный подход. Даже акцент на двойственность противоположностей как причину всего – тоже “плюсквамперфект” (давно прошедшее время),- как говорят грамотные немцы (в недалёком прошлом – “поганые” росы), классики диалектики и марксизма, в том числе.

Однако если обрёл человек понимание диалектического тождества и диалектической детерминации, то его уже не собьёшь никакой массой случайностных видимостей, которые нам подсовывает стихия. Такому человеку причинно-следственные фазы предметных состояний, моментов жизни ясны как божий день. Человек обретает способность научного предвидения будущего, а также способность прогрессивного формирования жизни.

Предтеченский В.В.

14.05.1988. - 07.05.2005.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Изд. 2, Т. 31.

2. Ленин В. И., ПСС, Т. 18.

3. Ленин В. И., ПСС, Т. 29.

4. Асмус В. Ф. История античной философии. М., “Высшая Школа”, 1965 г.

5. Беркли Д. Соч., М., “Мысль”, 1970 г.

6. Гегель Г. Наука Логики, Т. 1, М., “Мысль”, 1970.

7. Гегель Г. Энциклопедия философских наук, Т. 1, Наука Логики, М., “Мысль”, 1975 г.

8. Гегель Г. Работы разных лет, Т. 1, М., “Мысль”, 1972 г.

9. Доброхотов А. Л. Категории бытия в классической западно-европейской философии, Московский университет, М., 1986 г.

10. Ильенков Э. В. Диалектическая логика: очерки истории и теории, М., “П. И.”, 1984 г.

11. Кант И. Сочинения, в шести томах, Т. 5, М., “Мысль”, 1966 г.

12. Кузнецов В. Н. и др. Западно-европейская философия 18 века, М., “Высшая Школа”, 1986 г.

13. Маковельский А. О. Досократики, Т. 1. См. л. 4.

14. Материалистическая диалектика, в пяти томах, Т. 2, М., “Мысль”, 1981 г.

15. Секст. См. л. 4.

16. Симплиций. См. л. 4.

17. Тейлор Ч., в кн.: “Философия Гегеля: проблемы диалектики”, М., “Мысль”, 1987 г.

18. Философский словарь, изд. пятое, М, Издательство политической литературы, 1987 г.

19. Югай Г. А. Общая теория жизни. М., “Мысль”, 1985 г.

20. Система, Симметрия, Гармония (под редакцией Тетюхина В. С., Урманцева Ю. А.). М., “Мысль”, 1988 г.